— Хорошая работа. Ваша первая операция впечатлила не только меня, но и противника.
— Противника? — переспросил лейтенант Штейн.
— Да, из радиоперехватов стало известно, что ФРЕЛИМО уже осведомлено, что в провинции Газа действует новое боевое формирование. Они намерены выставить против нас лучшие силы, которые у них есть.
— Роты X?
— Именно! В ближайшие месяцы все усложнится, так что не расслабляйтесь.
Нам дали два дня на отдых, после чего снова вывели в тот же район возле железной дороги, идущей на Бейру, для организации следующей засады (на этот раз вертолетом). Для любого солдата лежать в засаде — это самое изматывающее время. Пошевелиться нельзя, над тобой довлеет страх, что противник может услышать даже твое дыхание. Когда враг, наконец, появляется, сердце стучит так сильно и громко, что удивительно, как он его не слышит. Смотреть прямо на своего врага нельзя — он может почувствовать взгляд и увидеть тебя. Затем начинается мясорубка. За мгновение до гибели на лицах попавших в засаду отражается ужас — и через какие-то секунды все кончено. Ты обыскиваешь тела, уничтожаешь оружие, забираешь трофеи и минируешь место. Весь процесс становится привычным, почти рутиной. Первоначальная эйфория проходит, и когда адреналин сжигает запасы энергии в твоем теле, на тебя накатывает чувство глубокой усталости. Основное чувство, которое осталось в моей памяти о тех временах — это подавляющая, всепроникающая усталость. Усталость и страх. Страх — это хорошая эмоция, которую нужно развивать; он помогает всегда оставаться начеку. Те, у кого нет страха, редко когда остаются в живых.
В тот раз в засаде мы ждали не очень долго, меньше часа, потом появилась группа террористов из ЗАНУ. Их приближение мы услышали чуть ли не за милю — они шли и громко смеялись, как будто находились на воскресном пикнике. Семерых из них мы завалили первыми же выстрелами, еще два боевика попытались убежать и нарвались на подгруппу блокирования. Прочесывая место засады, мы попали под минометный обстрел и были вынуждены отойти для эвакуации.
Боевые выходы стали почти обыденностью, наши успехи росли. Лишь однажды произошло событие, вселившее тревогу. Нас дважды преследовали регулярные части ФРЕЛИМО. В одном случае мы расположились на днёвку и лежали под палящим полуденным зноем. Я только что приготовил чай и уже потянулся за ним, когда совершенно отчетливо услышал скребущий звук опускаемой в трубу минометной мины. Я застыл, глядя прямо в глаза товарищу напротив меня — враг был близко, очень близко! Мина уже была в воздухе, и никто не знал, куда она упадёт — вполне возможно, что прямо на нас. Те несколько секунд, что мы сидели и ждали, казалось, растянулись на часы. Внезапно все вокруг обрело мельчайшие детали: капли пота на губе сидящего напротив меня человека; его темно-карие глаза, расширенные от страха и ожидания; струйка пара, медленно и лениво подымающаяся над моей кружкой с чаем; громкий стук собственного сердца в моей груди. Мина разорвалась в буше, метрах в пятидесяти от нас, не причинив никому вреда. В считанные секунды мы собрались и тихонько ушли с того места.
Представлялось, что ситуация, когда мы столкнемся в бою с этими хорошо подготовленными солдатами противника, является лишь вопросом времени, тем более что с нашей стороны планировалось работать в буше продолжительное время. Разведотряд должен был быть разделен на три разведгруппы, две из которых состояли из десяти человек, а более крупная — из двадцати четырех. Меньшим группам предстояло устанавливать мины на разветвленной системе троп, которые ЗАНУ и ФРЕЛИМО использовали вместо дороги, идущей вдоль железнодорожной линии в Бейру. Разведывательная группа из двадцати четырех человек под командованием Кокки должна была вести агрессивные засадные действия и патрулирование к югу от нас, надеясь привлечь внимание ФРЕЛИМО, и давая тем самым нам возможность относительно свободно вести минирование.
Группами, выделенными для проведения минирования, командовали штаб-сержанты Дэнни Форстер и Луис Клоппер. Дэнни, в чью группу я входил, был высоким, плотным, крепко сбитым бойцом, профессиональным военным с 18 лет. Если за день вы слышали от него больше трёх слов, это считалось, что он толкнул выдающуюся речь. Луис являл собой его полную противоположность — невысокий и худощавый, как грабли, с длинными свисающими усами, он мог бы сыграть диккенсовского Фейгина,47 однако такая внешность была обманчивой. Это был исключительно агрессивный спецназовец, прирожденный убийца.