Unknown

 - Тише, милорды! - воззвал к тишине великий герцог. - Вы забыли, что чужаки ничего о нас не знают, и тот, кто не принес нам присягу, не может считаться предателем? Нам следует скорее пожалеть о деградации этих дерзких юнцов, в полноте своего милосердия простим ему его просьбу! Знай же, незнакомый рыцарь, ты находишься в обществе августейших особ, здесь проходит одно из их привычных собраний, цель которого - обильные возлияния восхитительнейшими напитками, великим отцом которых является священный Рейн. Мы заявляем о том, что нашли идеальный комментарий к похвале Пиндара крепчайшей субстанции, производимой на берегах реки, где растет сладчайший виноград, придающий крепость воде - поскольку она способствует рождению вина, мы считаем ее священной стихией, и, соответственно, воздерживаемся от употребления этой священной и абсолютно непригодной для питья жидкости. Знай же: мы - дети Рейна, хранители его ароматов, глубоко познавшие тайны, тончайшие сомелье запахов. Вовсе не претендуя на бессмертие, мы преследуем благородные цели сохранения здоровья для выполнения церемоний, для которых мы предназначены. Завтра на рассвете раздадутся звуки наших охотничьих рогов, и ты, незнакомец, можешь вместе с нами загнать кабана, а завтра вечером будет звонить замковый колокол, и ты, незнакомец, сможешь съесть зверя, которого убьешь, но есть после полуночи, разрушать чары тончайшего аромата, мешать нашим тончайшим ноздрям определить запах - это просто ересь, зловредная и опасная ересь! Так что в этот час ты не услышишь звон тарелок или блюдец, не звенит нож или поварешка во Дворце Вина. Но, принимая во внимание твою молодость и тот факт, что ты дегустировал напиток, как достойный человек, касательно которого мы питаем наилучшие надежды в связи с употреблением напитка, мы уверены, что наши братья по бокалу разрешат нам вручить тебе солидное утешение в виде единоразовой закуски.

 - Тогда пусть это будет голландская селедка, - сказал Вивиан, - а если хотите спасти свою дущу, дайте мне еще и кусок хлеба.

 - Сие невозможно, - ответил великий герцог, - но поскольку мы снисходительны к дерзким сердцам, так уж и быть, закроем глаза на профанацию в виде одного жареного тоста, но вы должны заказать анчоус, и тайно проинструктировать камердинера, чтобы он забыл о том, что принес вам рыбу. Это должно считаться вторым охотничьим рогом, и штраф для вас - как минимум бутылка маркбрюннена.

 - А теперь, прославленные братья, - продолжил великий герцог, - давайте выпьем вино 1726 года.

 Все присутствующие издали веселый клич, к которому Вивиан был вынужден присоединиться, и почтили бокалом память каждого года, прославившегося урожаем винограда.

 - 1748! - воскликнул великий герцог.

 Два приветственных клича и та же церемония.

 1766 и 1779 годы почтили таким же образом, но когда выпили за второй тост, Вивиан, кажется, заметил на лице великого герцога и на лицах его друзей признаки зарождающегося безумия.

 - 1783-й! - громко выкрикнул великий герцог, в голосе его звучало торжество триумфа, а его могучий нос, нюхая воздух, почти устроил в комнате вихрь. Хокхаймер издал рык, Штайнберг заворчал, Рудесхаймер дико рассмеялся, Макбруннен хрюкнул, как дикий кабан, Графенберг заревел ослом, длинное туловище Асманхаузена дергалось туда-сюда в невероятном возбуждении, а яркие глазки Гайсенхайма горели за стеклами очков, словно костер. Как нелепо выглядит постепенно пьянеющий человек в очках!

 Благодаря отличному телосложению, тем не менее, пострадавшему от недавних злоключений, Вивиан выдержал все эти атаки, а когда они перешли к 1802-му году, благодаря отличному пищеварению и неподражаемому мастерству, с которым он осушил множество последующих бокалов под столом, Вивиан, вероятно, находился в лучшем состоянии, чем кто-либо из присутствовавших в комнате.

А теперь поднялся идиот Графенберг, Рудесхаймер всё это время легонько дергал его за полы сюртука, будто хотел предотвратить провал, которому сам же способствовал своим советом. Он весь вечер убеждал Графенберга провозгласить речь.

 - Милорд герцог, - проревел осел, а потом застыл и окинул комнату бессмысленным взглядом.

 - Вот-вот-вот! - закричали все, но Графенберг, кажется, удивился, что кто-то хочет услышать его голос, или хотя бы на мгновение может всерьез подумать, что ему есть что сказать, так что продолжал смотреть на них бессмысленным взглядом, пока, наконец, Рудесхаймер не начал бить его по голени под столом, маркграф всё это время казался абсолютно неподвижным, и, неконец, ему удалось вытянуть фразу из уст глупого ландграфа.

 - Милорд герцог! - снова начал Графенберг, и снова остановился.

 - Продолжай! - закричали все.

 - Милорд герцог! Рудесхаймер наступает мне на ноги!

 При этих словах маленький Гайсенхайм издевательски рассмеялся, и все присоединились к его смеху, кроме мрачного Макбруннена, губы которого выпятились еще на дюйм сверх своей привычной длины, когда он увидел, что все смеются над его другом. Наконец, великий герцог призвал всех к тишине.