Unknown

Я была рада, что не заглядывала туда раньше, потому что не вынесла бы его опустевшего зимнего вида: изодранные стебли, почерневшие и жесткие, ошметки гниющих на земле листьев. Сейчас сад являл собой зрелище, от которого в сердце садовника возникала острая печаль, но, правда, уже не отчаяние. Повсеместно пробивалась свежая зелень, украшенная крошечными цветочками – добрая весна возлагала гирлянды на кости зимы. Принимая во внимание, что половина растущей зелени были травой и бурьяном, к лету лес предъявит на сад свои права, поглотив слабенькие побеги капусты и лука. Эми разбила новый огородик возле старой хижины, потому что ни она, и никто другой из Риджа не пришел бы сюда.

Трава зашевелилась, и я увидела махонькую индиговую змейку, проскользнувшую по земле в поисках добычи. И хотя змей я не слишком-то люблю, вид живого существа меня утешил. Подняв глаза, я увидела пчел, которые, жужжа, сновали вокруг одного из старых ульев, все еще стоявшего в нижней части сада, и улыбнулась.

Напоследок я взглянула на то место, где когда-то была грядка с салатом: Мальва умерла именно там. В памяти всегда возникала растекающаяся кровь – воображаемое темное пятно, навечно пропитавшее землю посреди взбаламученных останков вырванного латука и увядших листьев. Но оно исчезло: ничто не отмечало то место, кроме тоненького колечка грибов, крошечные белые головки которых проклюнулись сквозь дикую траву.

– На остров Иннисфри хочу уйти, уйти скорей, – тихо произнесла я, – Там, над водою, хижину из прутьев я бы сплел, поставил улей, посадил бобы – и на своей поляне жил один, в гуденье пчел, – я замолчала на мгновенье и отвернулась, добавив шепотом, – Там мне спокойно будет: там с одежд рассвета тишина стекает каплями в траву. (стихотворение Уильяма Батлера Йейтса в переводе С. Сухарева, – прим. пер.).

Затем я быстро спустилась по тропе – специально осматривать руины дома, а тем более, белую свиноматку, не было необходимости, ведь я могла вспомнить их безо всякого труда. Что же до амбара и курятника – если вы видели один, то вы видели их все.

Возле хижины столпились лошади, мулы и люди, которые медленно и хаотично передвигались, готовясь к предстоящему отъезду. Вот только я еще не совсем была готова сказать «до свидания», и потому шагнула в лес, чтобы собраться с духом.

Утяжеленный подол моих юбок задевал длинную, мягкую пушистую траву, которая росла возле тропы. Нечто более плотное, чем трава слегка коснулось юбки и, взглянув вниз, я увидела Адсо. Я искала его большую часть вчерашнего дня. Было типично для него показаться в самую последнюю минуту.

– Так вот ты где, – осуждающе произнесла я. Он посмотрел на меня спокойными огромными селадонно-зелеными глазами и лизнул лапу. Поддавшись импульсу, я подхватила его на руки и прижала к себе, ощущая рукой вибрацию мурлыканья и мягкий густой мех серебристого живота.

С ним все будет в порядке, я знала это. Лес был его частным охотничьим угодьем, и Эми Хиггинс его любила; она пообещала, что у него всегда будет молоко и теплый уголок возле печки в плохую погоду. Я знала это.

– Что ж, ступай, – сказала я, опуская его на землю. Адсо немного постоял, медленно помахивая хвостом и подняв голову в поисках интересных запахов или пищи, шагнул в траву и исчез.

Скрестив руки, я очень медленно согнулась и затряслась в беззвучных неистовых рыданиях.

Я плакала, пока не начала задыхаться от боли в горле, затем, опустившись на траву, согнулась, словно высушенный лист. Слезы, которые я никак не могла остановить, капали на мои колени, будто первые крупные капли надвигающегося шторма. О, Господи. И это только начало.

Размазывая влагу, как будто пытаясь соскрести тоску, я с силой терла глаза. К моему лицу прикоснулась мягкая ткань, и, подняв глаза и всхлипывая, я увидела Джейми, который с носовым платком в руке опустился возле меня на колени.

– Мне жаль, – очень тихо проговорил он.

– Это не… не беспокойся, я… Он же просто кот, – сказала я, и новое тихое горе сжало грудь, словно обруч.

– Да, я знаю, – придвинувшись ближе, он прижал мою голову к своей груди и, вытирая слезы, обнял за плечи. – Но ты не можешь плакать по детям. Или из-за дома и твоего маленького сада. Или из-за бедной мертвой девушки и ее ребенка. А вот если ты плачешь по твоему котику, то понимаешь, что сможешь остановиться.

– Откуда ты это знаешь? – мой голос звучал глухо, но обруч вокруг груди был уже как будто не таким тугим.

Он издал тихий печальный звук.

– Потому что я тоже не могу плакать обо всем этом, Сассенах. А кота у меня нет.

Всхлипнув, я в последний раз вытерла лицо и высморкалась, после чего отдала ему платок, который Джейми тут же запихнул в свой спорран, даже не поморщившись.

«Господи, – говорил он, – пусть меня будет достаточно». С тех пор, как я услышала ту молитву, она засела в моем сердце, словно стрела, но я думала, что Джейми просит помощи в том, что предстоит сделать. Только он говорил совсем не об этом. И от понимания того, что именно он имел в виду, мое сердце раскололось на две части.