Unknown

– О, непременно, – заверил меня Джон. – А пока позвольте мне представить вам Банастра Тарлетона, подполковника Британского Легиона, – он поклонился невысокому, крепкому молодому джентльмену, который подошел к нам в бутылочно-зеленой униформе офицера драгунов. – Полковник Тарлетон, моя жена.

(Во время войны за независимость США Тарлетон слыл одним из наиболее одарённых и храбрых, хотя и жестоких, военачальников Британской армии, возраст на момент описываемых событий – 23 года – прим. перев.)

– Леди Джон, – молодой человек низко склонился к моей руке, коснувшись ее очень красными, очень чувственными губами. Я хотела вытереть руку о юбку, но не сделала этого. – Вам нравится празднество?

– Я с нетерпением жду фейерверка.

У него были хитрые, умные глаза, которые ничего не упускали. Его спелый красный рот искривился, когда он улыбнулся и, сохраняя это выражение, повернулся к лорду Джону.

– Мой кузен Ричард просил передать вам наилучшие пожелания, сэр.

Благодушное настроение Джона тут же потеплело до неподдельной радости.

– Ричард Тарлетон был моим знаменосцем в Крефельде, – пояснил он мне, прежде чем переключить свое внимание на зеленого драгуна. – Как он поживает, сэр?

Они сразу же перешли к подробному обсуждению назначений, продвижений, кампаний, передвижений войск и политике парламента, и я отошла. Не от скуки, а скорее из деликатности. Я не обещала Джону, что воздержусь от передачи полезной информации: он и не просил об этом. Но такт и определенное чувство долга требовали, чтобы я хотя бы не получала такую информацию через него или прямо у него под носом.

Я медленно брела сквозь толпу по бальной зале, любуясь женскими платьями: многие из них были привезены прямо из Европы, а большинство остальных созданы наподобие привозных из похожих местных тканей, которые можно было здесь достать. Блестящие шелка и сверкающая вышивка выглядели таким контрастом по сравнению с привычными для меня домашними тканями и муслинами, что все казалось сюрреалистичным – будто я неожиданно оказалась во сне. Это впечатление усиливалось присутствием среди толпы нескольких рыцарей, облаченных в сюркотты (верхняя рубаха с гербом владельца, носившийся поверх воинских лат – прим. перев.) и плащи, некоторые со шлемами, зажатыми подмышкой – видимо, послеобеденная программа развлечений включала в себя инсценировку рыцарского турнира – а так же нескольких человек в фантастических масках и экстравагантных костюмах, которые, я полагала, позже будут участниками какого-то театрального представления.

Мое внимание снова вернулось к столу, который ломился от роскошных яств: павлин с раскинутыми в гигантском веере хвостовыми перьями занимал почетное место в центре стола, но его прикрывал с фланга запеченный целиком кабанчик на ложе из капусты, который издавал аромат, заставлявший мой живот урчать, и три огромных пирога с начинкой из дичи, украшенных фаршированными певчими птицами. Они вдруг напомнили мне об ужине с фаршированными соловьями у короля Франции, и мой аппетит тотчас же пропал, унесенный дурнотой и горькими воспоминаниями.

Сглотнув, я поспешно перевела взгляд на павлина, задаваясь праздным вопросом, возможно ли похитить эти алмазные глаза, и присматривает ли за ними кто-нибудь. Почти наверняка так и есть, и я поискала взглядом, смогу ли обнаружить соглядатая. Да, вот и он: солдат в мундире, стоящий в укромном уголке между столом и огромной каминной полкой – глаза настороже.

«Впрочем, мне незачем красть бриллианты сейчас», – подумала я, и живот мой слегка сжался. Они у меня были. Джон подарил мне пару бриллиантовых сережек. Когда настанет время уходить…

– Матушка Клэр!

Я чувствовала себя в приятной незаметности и, избавленная от этого заблуждения, взглянула через всю залу на Вилли, машущего мне с энтузиазмом, на его растрепанную голову, которая торчала из пересеченного красным крестом плаща рыцаря-тамплиера.

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты придумал, как еще меня называть, – сказала я, подходя к нему. – А то я чувствую себя так, словно мне следует нарезать круги в рясе с четками за поясом.

Рассмеявшись, он представил мне юную леди, строившую ему глазки, как мисс Тчу, и предложил принести нам обоим льда. Температура в бальном зале поднялась, как минимум, к восьмидесяти, и пот затемнил немало светлых шелков. (+80 гр. по Фаренгейту = +27 гр. по Цельсию. – прим. перев.)

– Какое элегантное платье, – любезно заметила мисс Тчу. – Оно из Англии?

– О-о, – несколько озадаченно ответила я. – Не знаю. Но, спасибо, – добавила я, впервые взглянув на себя сверху вниз.

Действительно, я не обращала внимания на одежду, помимо механических потребностей попадания в нее: одевание было не более чем ежедневным неудобством, и до тех пор, пока не становилось слишком тесно или натирало, я не придавала значения тому, что ношу.