Unknown

ТОЙ ПЕРВОЙ НОЧЬЮ ОНИ спали в тепле, уставшие почти до потери пульса, прижавшиеся друг к дружке и окруженные Лаллиброхом. Но, пробудившись, Джейми услышал ветер, который вернулся ночью и холодно стенал вокруг карнизов дома.

В темноте Джейми сел на кровати и, обхватив колени руками, прислушивался. Надвигалась пурга: ветер нес с собой снег.

Клэр, почти свернувшись, лежала рядышком и спала, ее волосы темным пятном растрепались на белой подушке. Джейми вслушивался в то, как она дышит, и, чувствуя вину, благодарил Бога за мягкость и беспрепятственное течение ее дыхания. Весь вечер Йен кашлял, и Джейми отправился спать с этим звуком его тяжелых вдохов и выдохов, застрявшим в голове (если не в ушах).

Из-за полного изнеможения Джейми удалось отбросить вопрос о болезни Йена, но он снова всплыл в момент пробуждения – тяжелый, словно камень в груди.

Клэр шевельнулась во сне, чуть повернувшись на спину, и в Джейми проснулось желание, которое разлилось по телу, будто вода. Он колебался, переживая за Йена, ощущая вину за то, что Йен уже потерял, а у него это все еще оставалось, и ему не хотелось тревожить сон любимой.

– Наверное, я чувствую себя так же, как ты, – прошептал Джейми очень тихо, боясь ее разбудить. – Когда ты прошла сквозь камни. Будто мир по-прежнему на месте... Но это не тот мир, который был.

Он мог поклясться, что жена не проснулась, но из-под простыни появилась нащупывающая рука, и Джейми взял ее. Клэр протяжно и сонно вздохнула и, потянув его вниз, к себе, обняла и убаюкала в теплой мягкости своей груди.

– Ты и есть весь мой мир, – пробормотала Клэр, потом ее дыхание изменилось, и она забрала его с собой в безопасность.

ГЛАВА 77

MEMORARAE*

*(помнить, воспоминания (лат.), а еще так называется католическая молитва Пресвятой Богородице – прим. пер.)

ОБА ЙЕНА ЗАВТРАКАЛИ НА КУХНЕ вдвоем, потому что отец проснулся перед рассветом, сотрясаемый кашлем, и позже снова погрузился в такой глубокий сон, что Дженни не стала его будить. А сам Йен с братом и племянниками всю ночь охотились за холмами. Они остановились на обратном пути в доме Китти, и Младший Джейми сказал, что они останутся перекусить и немного поспать, но Йена снедало беспокойство – его тянуло домой, хотя он и не мог бы объяснить, почему.

«Возможно, ради этого», - подумал он, наблюдая за тем, как отец посыпает солью свою кашу точно так же, как и в течение всех пятнадцати лет, пока Йен жил в Шотландии. За все то время, пока он был вдалеке, Йен ни разу не вспоминал об этом, но теперь, когда вновь увидел это, ему показалось, что он никогда и не покидал этот дом; будто каждое утро своей жизни проводил здесь, за этим столом, наблюдая, как отец ест кашу.

Внезапно на него нахлынуло желание запечатлеть в памяти этот момент, познать и прочувствовать все до последнего штриха: начиная с отполированного временем дерева под локтями до покрытого пятнами гранита столешницы; запомнить, как свет льется из окна сквозь старенькие занавески, освещая двигающиеся желваки на лице отца, жующего кусок колбасы.

Внезапно старший Йен поднял глаза, словно почувствовав, что сын смотрит на него.

– Пойдем, прогуляемся к торфянику? – сказал он. – Хочу взглянуть, не появился ли у оленей приплод.

Его поразила сила отца. Они прошагали несколько миль, говоря обо всем и ни о чем. Йен знал, что так они могут снова стать ближе друг другу и высказать все то, что нужно было сказать, но его страшили слова.

Наконец, они остановились на высоком пригорке вересковой пустоши, откуда были видны покатые склоны высоких пологих гор и несколько небольших озер, сверкающих, словно рыбья чешуя, под бледным стоящим в зените солнцем.

Они нашли святой источник – крошечную заводь с древним каменным крестом – и попили воды, произнеся молитву как дань уважения святому, а затем присели отдохнуть неподалеку.

– В таком же месте я умирал в первый раз, – как бы между прочим сказал отец, проводя влажной рукой по вспотевшему лицу. Он выглядел румяным и здоровым, хотя и настолько худым, что это тревожило Младшего Йена. Тяжело было знать, что отец умирает и видеть его таким.

– Да? – спросил он. – Когда же это было?

– О, еще во Франции. Когда я потерял ногу.

Старший Йен, опустив глаза, равнодушно взглянул на свой деревянный протез.

– Я только встал наизготовку для выстрела из мушкета, а в следующее мгновение уже лежал на земле. Я даже не понял, что ранен. Казалось бы, нельзя не заметить, что в тебя попало шестифунтовое железное ядро, не так ли?

Отец ухмыльнулся, и Йен против воли улыбнулся ему в ответ.

– Я бы заметил. Наверняка же ты подумал, что что-то не так.

– О, да, конечно. Через пару минут до меня дошло, что меня вроде бы ранили. Но я совсем не чувствовал боли.

– Это хорошо, – ободряюще сказал Младший Йен.

– Знаешь, в тот момент я точно знал, что умираю.

Глаза отца смотрели на него, но в то же время будто вдаль, словно он вновь видел перед собой то далекое поле битвы.

– Тем не менее, я не очень беспокоился. И я был не один.