Unknown

– Па, – произнес он жутко хриплым голосом: слово прозвучало почти как карканье. Йен жестко прочистил горло и повторил: «Па», – и шагнул вперед. Старший Йен посмотрел на сына, и его лицо осветилось такой огромной радостью, что все следы болезни и страданий стерлись.

– О, Йен, – сказал он, протягивая руки. – Мой мальчик.

МЫ ВЕРНУЛИСЬ В ХАЙЛЕНД. К Йену и Дженни. А это означало, что вопросы, которых можно было бы избежать в суматохе или из деликатности, вместо этого решались однозначно.

– Я могу умереть завтра или в течение года, – напрямик сказал Йен за чаем и хлебом с джемом, который поспешно сотворили на кухне, чтобы попотчевать уставших путников, пока ужин еще не готов. – Ставлю на три месяца. Пять к двум, если кто-нибудь хочет пари. Хотя я и не знаю, как смогу получить свой выигрыш, – и когда он улыбнулся, то сквозь маску смерти вдруг показался прежний Йен.

В журчании взрослых голосов временами слышался почти смех. В гостиную набилось множество людей, потому что известие, из-за которого сюда принесли хлеб и джем, также заставило всех обитателей Лаллиброха повыскакивать из своих комнат и укромных уголков и прогрохотать вниз по лестнице в страстном желании поприветствовать и предъявить права на возвратившихся любимых. Младшего Йена почти сбили с ног и задушили в объятьях, пытаясь выразить ему свою любовь, и, все еще в шоке от состояния отца, Йен просто ошеломленно молчал, хотя и продолжал улыбаться, совершенно беспомощный перед тысячей вопросов и восклицаний.

Дженни наконец-то спасла его из этого водоворота и, взяв за руку, решительно отправила их со Старшим Йеном в гостиную, а затем снова вышла, чтобы твердым словом и сверкающим взглядом подавить бунт, прежде чем выпроводить остальных, словно заправский прапорщик.

Младший Джейми – старший сын Йена и Дженни и тезка Джейми – теперь жил в Лаллиброхе со своей женой и детьми, как и его сестра Мэгги и ее двое детей – ее муж был солдатом. Младший Джейми отсутствовал, но женщины пришли, чтобы посидеть со мной. Все дети столпились вокруг Младшего Йена, разглядывая его и задавая так много вопросов, что они перебивали друг друга. Ребятишки толкались и пихались, споря о том, кому что спросить, и на какой вопрос следует ответить в первую очередь.

Дети не обращали внимания на замечания Старшего Йена. Они уже знали, что дедуля умирает, и этот факт не представлял никакого интереса по сравнению с увлекательностью их нового дяди. Малышка с тугими косичками сидела на коленях Младшего Йена, очерчивая линии татуировок пальчиком, который время от времени невзначай засовывала Йену в рот, когда тот улыбался и нехотя отвечал на вопросы своих пытливых племянниц и племянников.

– Ты могла бы написать, – сказал Джейми Дженни с резким укором в голосе.

– Я написала, – столь же резко ответила она. – Год назад, когда его плоть начала таять, и мы поняли, что это перешло в нечто большее, чем просто кашель. Я попросила тебя прислать Младшего Йена, если это возможно.

– А-а, – расстроился Джейми, – должно быть, мы к тому времени уже уехали из Риджа. Но я ведь написал тебе в прошлом апреле, что мы приезжаем. Я отправил письмо из Нью-Берна.

– Если и так, то мы его не получили. Ничего удивительного: с этой блокадой до нас доходит вдвое меньше писем из Америки по сравнению с тем, что было. И если вы выехали в прошлом марте, значит, путешествие вышло долгим, да?

– Немного дольше, чем я предполагал, ага, – сухо ответил Джейми. – Многое случилось по пути.

– Я уж и вижу.

Нимало не смущаясь, Дженни взяла его правую руку и внимательно рассмотрела шрам и близко посаженные пальцы. Она взглянула на меня, подняв одну бровь, и я кивнула.

– Это... его ранили при Саратоге, – сказала я, как будто оправдываясь. – Мне пришлось.

– Отличная работа, – Дженни осторожно согнула пальцы брата. – Сильно болит, Джейми?

– Болит в холодную погоду. А в остальном – совсем не беспокоит.

– Виски! – воскликнула Дженни, резко выпрямляясь. – Вы тут сидите, промерзшие до костей, а я даже и не подумала... Робби! Беги и принеси специальную бутылку с полки над котлами.

Долговязый мальчишка, который скакал возле собравшихся вокруг Младшего Йена родственников, скорчив рожицу, показал бабушке, что ему совсем не хочется, но затем, повинуясь ее пристальному взору, вылетел из комнаты, чтобы выполнить поручение.

В комнате стало очень тепло: в очаге жарко и медленно горел торф, и так много людей говорили, смеялись и излучали тепло своих тел, что температура поднялась почти до уровня тропиков. Но сердце холодело всякий раз, когда я смотрела на Йена.

Теперь он снова лежал в своем кресле, по-прежнему улыбаясь. Но усталость так ясно читалась в том, как поникли его костлявые плечи, какими тяжелыми стали веки, и в тех очевидных усилиях, которые он прилагал, чтобы продолжать улыбаться.

Я отвела взгляд и обнаружила, что на меня смотрит Дженни. Она сразу же отвернулась, но я заметила в ее глазах размышления и сомнения. Да, нам придется поговорить.