Он нашел Бри и Мэнди в парадной гостиной, перед только что разведенным огнем. Мэнди была успокоена, напоена молоком, и с большим пальцем во рту уже почти засыпала у Бри на руках. Взглянув на него, она сонно моргнула.
– Ну, что случилось, a leannan (любимая, дорогая, крошка (гэльск.) – прим. пер.)? – нежно спросил Роджер, убирая упавшие кудряшки с ее глазок.
– Плохой сон, – сказала Бри подчеркнуто спокойным голосом. – Ужасное существо снаружи пыталось забраться к ней в окно.
В тот момент они с Брианной сидели прямо под этим самым окном, но Роджер рефлекторно взглянул в ближайшее окошко, в котором отражалась только домашняя сцена, частью которой он был. Мужчина в отражении выглядел настороженным: ссутулившийся и готовый наброситься на кого угодно. Роджер поднялся и задернул шторы.
– Иди ко мне, – сказал он вдруг, садясь и потянувшись за Мэнди. Она пришла к нему на руки с медлительной мягкостью древесного ленивца, засунув в процессе мокрый палец в ухо Роджера.
Бри отправилась налить им по чашке какао и вернулась, принеся вместе с позвякивающей посудой запах теплого молока и шоколада. И с выражением лица человека, который обдумывает, как сказать что-то непростое.
– А ты... Я имею в виду, учитывая особенность, э-э... затруднения... Не думал ли ты спросить у Бога? – робко спросила она. – Напрямую?
– Да, я думал об этом, – заверил ее Роджер, разрываясь между раздражением и удивлением от вопроса. – И, да, я спрашивал… Много раз. Особенно по пути в Оксфорд, где нашел это, – он кивнул на лист бумаги. – Кстати, что это? Что за фигура, я имею в виду?
– О, – Брианна подняла поделку и, быстро и уверенно сделав несколько завершающих сложений, протянула ее на открытой ладони. Роджер некоторое время хмуро смотрел на нее, пока не понял, что это такое: дети называют ее «Китайской гадалкой». В поделке четыре открытых кармашка, в которые ты, задав вопрос, вкладываешь пальцы и открываешь их в различных комбинациях, чтобы прочитать разные ответы, написанные на клапанах внутри – «да», «нет», «иногда», «всегда».
– Очень уместно, – произнес Роджер.
Попивая какао, они некоторое время молчали, и тишина осторожно балансировала на острие вопроса.
– В Вестминстерском Исповедании также говорится, что только Бог есть Господин совести. Я смирюсь с этим, - наконец тихо проговорил Роджер, – или нет. Я сказал доктору Уизерспуну, что, кажется, немного странно иметь помощника хормейстера, который не может петь. Улыбнувшись, пастор ответил, что просто хочет, чтобы я взялся за эту работу и был среди единоверцев, пока, как он выразился, обдумываю все до конца. Наверное, он боялся, что я снова прыгну на корабль и, обратившись католиком, сбегу в Рим, – добавил он, пытаясь пошутить.
– Это хорошо, – тихо сказала Брианна, не поднимая взгляда от какао в кружке, которого не пила.
Вновь молчание. Тень Джерри МакКензи, РАФ (Royal Air Force – Королевские военно-воздушные силы Великобритании – прим. пер.), в отделанной овечьей шерстью кожаной лётной куртке, вошла и уселась возле огня, наблюдая за игрой света в чернильно-черных волосах своей внучки.
– Так ты... – Роджер услышал, как с легким щелчком язык Бри отделился от сухого нёба. – Ты собираешься искать? Посмотреть, сможешь ли найти, куда пропал твой отец? Где он может... находиться?
Где он может находиться. Здесь, там, тогда, теперь? Его сердце внезапно конвульсивно дрогнуло: Роджер подумал о бродяге, который ночевал в башне. Боже... Нет. Не может быть. Ни одной причины так считать. Ни одной. Только желание.
Роджер так много думал об этом по пути в Оксфорд. Вперемежку с молитвами. Что бы он спросил, что бы сказал, если имел бы шанс. Ему хотелось спросить обо всем, сказать все... Но в действительности, было только одно, что он мог сказать своему отцу, и это самое посапывало сейчас на руках Роджера, словно пьяный шмель.
– Нет, – сонная Мэнди, тихонько рыгнув, поерзала и снова устроилась у его груди. Не отрывая взгляда, Роджер смотрел на темную путаницу ее кудряшек. – Я не могу рисковать, не хочу, чтобы мои дети потеряли своего отца, – его голос почти пропал: он чувствовал, что голосовые связки скрежетали, как несмазанные зубчатые колеса, проталкивая слова. – Это слишком важно. Невозможно забыть, что значит иметь отца.
Глаза Бри скользнули в сторону, в свете огня только блеснула их голубизна.
– Я подумала... ты был таким маленьким. Ты правда помнишь своего отца?
Роджер покачал головой, его сердце сильно сжалось, охватывая пустоту.
– Нет, – тихо сказал Роджер и наклонил голову, вдыхая аромат волос своей дочери. – Но я помню твоего.
ГЛАВА 22
БАБОЧКИ В ЖИВОТЕ*
(*В названии главы Диана использует анаграмму слова BUTTERFLY – «бабочка», и потому получается слово FLUTTERBY, означающее волнение и трепет.)
Я сразу поняла, что Джейми опять видел сон. На его лице появилось рассеянное выражение, как у человека, погруженного в свои мысли – словно он видел что-то другое нежели жареную кровяную колбасу на тарелке.