Unknown

В жанре сверхъестественного немалую активность проявляла не только Германия, но и Франция. Виктор Гюго в таких рассказах как «Ганс Исландец»(1821) и у Бальзака «Шагреневая кожа»(1830) и «Серафит»(1835), в той или иной степени в новеллах Луи Ламберта использовались сверхъестественные мотивы. Хотя, в последнем случае это был лишь способ придать человечность персонажам, не увлекаясь их демонизацией, которая в свою очередь, более характерна для стиля настоящего «творца теней». У Теофилья Готье мы впервые сталкиваемся с настоящей французской манерой чувствовать нереальный мир, в чём наблюдается настоящее мастерство, хоть и непланомерно используется, периодически встречается как подлинное и глубокомысленное. Короткие рассказы «Воплощение», «Нога Мумии» и «Любовь мёртвой красавицы» подразумевают под собой намёк на встречи с запретным, что завораживают, истязают, и порой устрашают; в это же время египетские мотивы вызванные в рассказе «Одна из Ночей Клеопатры» имею крайне экспрессивную окраску. Готье почувствовал саму суть вечной души Египта, с его мерным течением таинственной жизни и циклопической архитектурой, навсегда восславив бессмертный ужас нижнего мира подземных дворцов, где до конца времён миллионы скрюченных, пропитанных пряным зловонием трупов будут буравить темноту остекленевшими глазами, ожидая что-то жуткое и непостижимое. Гюстав Флобер умело продолжил дело Готье в вольности поэтических фантазий вроде «Искушение Святого Антония», и если бы не пристрастие автора к реализму, получилось бы создать атмосферу, пронизанную нитями ужаса. Чуть позже мы видим, как набирающее обороты движение пополняется новыми «творцами теней» из числа поэтов из фантастов, бывших символистов и декадентов, чей интерес к сверхъестественному по большому счёту сосредоточен в области отклонений, связанных с восприятием человеком окружающей реальности, нежели о востребованной чисто сверхъестественной тематике. В их числе есть множество искусных рассказчиков, чей опыт о таинственном несомненно добыт из иссиня-чёрных недр космической нереальности. Самым известным из бывших символистов, иначе говоря «творцов греха» в большей степени вдохновившийся работами Эдгара По, был Шарль Бодлер; среди психологической прозы крайне примечателен Жорим Карл Гюинсман - истинное дитя девяностых годов XIX века, который кристаллизовал и завершил традицию. Из декадентов снискать славу удалось Просперу Мериме, чья «Венера Илльская» настолько же немногословна и убедительна, насколько её соответствующий прототип в виде древней статуи-невесты, описанной в балладе «Кольцо» Томасом Муром.

Жуткие истории известного циника Ги де Мопассана, написанные как результат исподволь овладевшего им предсмертного безумия, настигая его в моменты самосозерцания. Эти образы - болезненное порождение воспалённого разума, не имеющие ничего общего с обычным богатым воображением здорового человека, склонного в своей степени видеть и чувствовать иллюзии неведомого. Тем не менее, оно представляет неподдельный интерес и актуальность, приглашая узреть неумолимую силу незримого ужаса, что неустанно преследует несчастного человека в образе жутких и зловещих представителей иных сфер. Одним из шедевров из этих рассказов является «Орля». Эта история повествует о появлении во Франции неведомого существа, которое обитает в воде и молоке и способно подавлять волю других живых существ и вроде бы представляет собой передовой отряд бесчисленной популяции инопланетных организмов, прибывших на Землю с целью поработить и свергнуть человеческую расу. Это повествование беспрецедентно в своём стиле, несмотря на некоторое сходство в деталях описываемого монстра с рассказом американца Фиц-Джеймса О`Брайна. Ещё одними примечательными порождениями тёмного гения являются «Кто знает?», «Призрак», «Он?», «Дневник сумасшедшего», «Белый волк», «На реке» и жуткий стих под названием «Ужас».