Unknown

В «Странной истории»(1862) Бульвер-Литтон демонстрирует заметные успехи в создании и передаче сверхъестественных образов и чувств, ими вызываемых. Роман, не смотря на внушительный объем, имеет искусно проработанный сюжет, подкреплённый чередой уместных совпадений, с атмосферой научного развенчания мифов о лженауках в угоду практичного и целеустремленного викторианского читателя. Этот приём оказался весьма эффективен. Следствием этого стал мгновенный и не затухающий интерес к повествованию, наполненному множеством сильных моментов, пожалуй, чересчур аффективных - тем не менее, ярких и захватывающих. Вновь мы видим использование таинственного эликсира жизни на этот раз бездушным чародеем Маргрейвом, чьи тёмные поступки исполнены драматизма и всё это на фоне современного, тихого Английского городка и Австралийской пущи; вновь мы видим непрозрачный намёк на необъятные просторы неведомого мира, существующего рядом с нашим - в данном случае мир выглядит более органично и проработано, нежели это было в «Занони». Одним из двух примечательных колдовских пассажей был момент, когда главный герой, предавшись дрёме, находясь в сомнамбулическом состоянии, услышал зов Светящейся тени, приказывающий взять странный египетский жезл и вызвать незримую сущность в населённом призраками павильоне и облицованном камнем мавзолее знаменитого алхимика эпохи Возрождения. Эти фрагменты воистину можно считать одними из лучших в истории сверхъестественной литературы - просты в описании и лаконичны в повествовании. Неизвестная речь дважды звучит в голове лунатика, и когда он произносит заветные слова, земля начинает дрожать под ногами и все окрестные собаки заливаются неистовым лаем, едва узрев бесформенные тени, которые следуют отвесно лучам лунного света. Когда становиться известна третья часть заклинания, всё естество лунатика противится произносить последние строки, как будто его душа узрела последующие неописуемые ужасы, ранее сокрытые от спящего разума. Кульминацией романа становится появление призрака его возлюбленной, после чего добрый ангел развеивает злые чары. Этот фрагмент является иллюстрацией того, как далеко Лорд Литтон смог уйти от характерного, помпезного стиля, используя романтические черты в описании кристаллизованной сущности художественного страха, которая, в большей своей степени принадлежит к сфере поэзии. Описанием некоторых деталей колдовского ритуала Литтон обязан своим нелепо-серьёзным отношением к оккультным исследованиям, в ходе которых он познакомился со странным французским учёным и каббалистом Альфонсом Луи Константом (Элифас Леви) который утверждал, что обладает древними знаниями о магическом искусстве, с помощью которых ему удалось призвать из небытия дух древнегреческого чародея Апполония Тианского, который жил во времена Нерона.

Эта романтическая, почти готическая, квази-моральная традиция, обособленная и проповедуемая на много дольше XIX века такими авторами как Джозеф Шаридан Ле Фаню(1814-1874), Томас Пекетт Прест(1810-1859) со своим знаменитым «Варни, вампир»(1847), Уилки Коллинз(1824-1889), ныне покойный сэр Генри Рейдер Хаггард(1856-1925), (чей роман «Она»(1887) действительно очень хорош) Сэр Артур Конан Дойл (1859-1930) и Роберт Льюис Стивенсон(1850-1894), последний из которых, несмотря на жуткую тягу к использованию маньеризма, создал незыблемые классические произведения вроде «Маркхейм»(1885), «Похититель трупов»(1884) и известнейший «Доктор Джекил и Мистер Хайд»(1886). Действительно, мы можем с уверенностью сказать, что эта школа ещё существует, поскольку к ней, очевидно, принадлежат такие современные истории о сверхъестественном, которые опираются не на атмосферу и её детали, а обращаются к голосу разума, а не к субъективному, импрессионистическому воображению, поощряющему «изысканное сияние» вместо жуткой атмосферы или психологического давления, вызывая определенную симпатию к герою, заставляя сочувствовать и сопереживать ему, беспокоясь за его судьбу. Этот приём имеет неоспоримую силу и статус, поскольку «элемент человечности» позволяет охватить более широкую аудиторию, чем узкоспециализированный, «чистый» художественный кошмар. Если в нём и будет меньше таинственного и ужасного, то только потому, что разбавленная смесь никогда не сможет достичь состояния концентрированной.