Удача на «Титанике»

Мы все еще оплакивали маму, когда он уехал, и я надеялась, что в котельных будет достаточно места и времени, чтобы прогнать болезненные воспоминания. Но, возможно, там, внизу, в отсутствие свежего воздуха, их негде было развеять, и его горести только увеличились.

Я решаю пока отступить. Буду тянуть мало-помалу, как лодчонки, которые вывели «Титаник» в море, и наконец заставлю Джейми двигаться. Есть более насущные вопросы, требующие решения, а для этого мы должны быть в хороших отношениях.

Я указываю на одну из самых ярких звезд.

— Как называется та большая, красная?

— У китайцев — Белый тигр. На западе ее называют Быком.

Ну разве не похоже на нашу жизнь? Два человека смотрят на один и тот же объект, но видят совершенно разное. Я смотрю на швыряние угля в топку и вижу работу. Он видит призвание.

— И почему же ты так любишь эти котельные? Там внизу темень. Меня бросает в дрожь.

— Откуда ты знаешь? — ворчит он.

Джейми прекрасно знает о том, что я боюсь темных, закрытых пространств. Это он меня нашел, когда я, юла шести лет от роду, упала в угольную яму.

Он снова поворачивается, поправляя свою одежду. Кое-как устроившись, испускает тяжелый вздох.

— Когда Барабанщик выбивает дробь и мы ловим ритм, я чувствую внутри умиротворение, покой. Иногда в хорошую погоду мы натягиваем гамаки прямо на палубе, и я с головой погружаюсь в звезды. Я целую ночь не спал, когда пролетала комета Галлея.

Я разглядываю все эти созвездия, рассыпанные по небу, как крупинки соли.

— Вот это супчик там кипит.

— С ума сойти, правда? — Его голос полон восторга. — В Лондоне за счастье увидеть с десяток звезд в месяц. Но здесь они повсюду. Я все никак не привыкну. Кажется, поднимись я достаточно высоко, смогу зачерпнуть полную пригоршню, а затем сдуть их с ладони, как семена одуванчика.

В детстве мы с Джейми загадывали желания на одуванчиках, как и все прочие дети. Но как-то вечером родители ссорились на кухне, а одуванчика под рукой не было. Джейми, лежащий рядом со мной на нашей половине кровати, сказал, что, если подуть просто так, без одуванчика, то Небеса все равно нас услышат и, может быть, исполнят наше желание. Он взял меня за руку, и мы вместе дунули, почти выдохнули. Родители затихли. А потом, почти сразу, мама засмеялась. После этого нам не нужны были одуванчики, чтобы загадать желание. Мы просто дули. И каждый раз, когда желание исполнялось, я слышала мамин смех.

Он добавил чуть тише:

— Знаешь, я и ее вижу там, наверху.

— Что она делает?

— Танцует, сняв туфли. Помнишь?

Я улыбаюсь.

— Да.

Мама любила, пристукивая пятками, напевать фривольные песенки, пока пекся хлеб, хотя я так и не поняла, где дочь викария могла эти песенки услышать.

— Но иногда она тиха. Как будто просто смотрит на нас из окна. — Он издает протяжный вздох.

Мы с Джейми всегда соревновались за мамину любовь, но он, безусловно, обожал ее больше всех. Мы оба могли принести ей букетик, наткнувшись на цветущую клумбу, но только он мог нарвать ей цветов под проливным дождем.

Я сжимаю его руку, и в ответ он сжимает мою.

— Джейми?

— М-м-м? — Его взгляд все еще устремлен к звездам, но брови задумчиво нахмурены.

— В Нью-Йорке тоже есть звезды.

Мы поднимем звездно-полосатый флаг на нашей мачте, оставив британский за кормой. Новая дорога для нас и мирное окончание пути для родителей. Я тянусь к небу, будто зачерпывая звезды, а затем сдуваю их с ладони, как семена одуванчика.

10

11 апреля 1912 года

Ба привязан к вековому дубу, растущему в центре широкой, заполненной водой ямы. Джейми стоит на самой высокой ветке дуба, и его рубашка полощется, словно парус, идущий против ветра. Вода поднимается, будто снизу бьет подземный ключ.

Я бреду к Ба, но двигаюсь слишком медленно. Наконец я добираюсь до него. Мои пальцы судорожно впиваются в узлы. Но яма наполняется слишком быстро.

— Помоги мне, ты, осел!

Вода достает уже до хилой груди Ба, затем лижет его подбородок. Он вытягивает шею и печально смотрит на меня.

— Джейми!

Брат поднимает вверх голову. Что-то привлекло его внимание. Но не мы.

Я сажусь, тяжело дыша. Пуховое одеяло обмоталось вокруг моих ног, ночная рубашка прилипла к спине. Глубоко дыша, чтобы подавить дрожь, я пытаюсь уловить обрывки сна.

Чем все закончилось? И почему я никогда не могу этого вспомнить?