Удача

Он оборачивался и мягко тянул меня за руку. Ему почти не терпелось показать мне место, в которое он уходил, оставляя меня. Нас было только двое, мы были одни. Он хотел от меня понимания, потому что больше его никто не способен был понять. Но я сомневалась, что пойму его. В нём не было и намёка страха. Он не боялся того, что ждало впереди. По сосудам к его сердцу бежала лишь бесстрашная красная кровь.

Наконец, пришёл конец безликой глухой тьме. Тоннель стал ещё шире и перестал быть тоннелем. Я увидела подземный свет и крепко зажмурилась. Он не ослепил меня, он был такого неестественного свойства, что не слепил, как слепит истинный свет. Лишь как истинный свет он показал, что было в огромном каменном зале, и я не могла смотреть на это. Я вжалась в своего мужчину, намертво вцепилась в него руками, уткнулась лицом в его грудь. Я почти чувствовала, что он улыбается. Он погладил меня по голове, отчётливо произнёс непонятные мне слова, поднял меня на руки и понёс куда-то.

– Всё, родная, – ласково шепнул он. Я почувствовала его лёгкое дыхание на своём лице и открыла глаза. Мы были наедине в неприятной комнате с костяной кроватью и круглой ванной, заполненной белым. Было неуютно, но мы были одни.

Я сидела на кровати, он стоял передо мной на коленях.

– Я должен выйти наружу. Меня не будет несколько часов. Не беспокойся. Сюда не зайдёт никто, кроме меня. Я сказал, что убью их, и они знают, что я это сделаю. Ты не должна бояться, потому что здесь нет никого страшнее меня.

Я кивнула.

Он рассмеялся. Его глаза сверкнули мистическим зеленоватым светом, которого сроду не было в их голубизне.

– Ничего, – он поправил прядь волос, сбившуюся мне на лицо, – я понимаю, что тебе нужно время, чтобы успокоиться. Я подожду. – Он помолчал, рассматривая меня, и серьёзно добавил: – Я рад, что ты со мной.

Он вернулся через несколько часов. Он нёс свою одежду в руках, на нём теперь был какой-то кожаный плащ, обитый бурым мехом по краю. Я никогда не видела его в чём-то подобном.

– Это для тебя, – он протянул свёрток. – Отложи свою одежду до возвращения.

Я протянула руку и коснулась его груди под плащом. Под плащом он был голый.

Он хмыкнул, увидев моё удивление.

– Если захочешь выйти наружу, скажи мне. А пока… я хочу, чтобы ты надела это. Я снова должен уйти, а когда я вернусь, – он смотрел на меня исподлобья, – я хочу провести время с тобой.

Я развернула свёрток. То, что он принёс, было не совсем одеждой, скорее бельём. Кремовое кружево было настолько тонким, что его было боязно трогать руками. Я надела его. Кружево не скрывало ничего. Можно было без труда разглядеть мою грудь, как и впрочем всё остальное.

Ему понравилось. Он плотно закрыл за собой дверь и ещё раз посмотрел на меня. Его руки были в чём-то тёмном, он склонился над заполненной белым ванной, чтобы оттереть их, едва не сворачивая голову на шее. Я упиралась руками в кровать, подобрав под себя голые ноги. Белая жидкость заалела. Я поняла, что на его руках была кровь.

Он шёл ко мне. В сапогах по каменному полу, на коленях по широкой кровати. Его тяжёлый плащ полетел на пол. Он положил на меня влажные руки, погладил по украшенной кружевом груди. Его губы приоткрылись, веки опустились, оставив томные голубые щёлки. Он положил руку мне на низ живота, потом ниже. Его дыхание сбилось. Он поднял меня, усадил к себе на колени, так что я почувствовала кубики пресса между бёдрами. Он поцеловал моё горло.

Кружево, держащееся на выпирающих кокетливых ушках таза, превратилось в ничто. Он рычал и заставил кричать меня. Он целовал меня, долго, ненасытно, исступлённо, будто кто-то отнимал меня у него, как будто кто-то мог такое сделать… Для меня было очевидно, что никто и никогда этого не сделает. Он был единственным мужчиной.

Когда он оставил меня, я едва могла пошевелиться.

Какое-то время я встречала его только в том, что осталось от моего иллюзорного наряда. В день, когда ему захотелось мою грудь, от него не осталось ничего. Я встречала его обнажённая. Он улыбался мне радостно до и после иногда задерживался, водил ладонью по моему голому телу, мимоходом сжимая, что особенно нравится, и рассказывал, насколько лучше было со мной, чем без меня. Иногда я сама прерывала его и начинала целовать эталонные губы.

Он часто возвращался в засохшей или свежей крови. Я не переживала. Это была не его кровь. Он приводил себя в порядок в ванной. Белая вода, похожая на известь или жидкое молоко, струилась по его сильному телу. Я любовалась им. А однажды он пришёл в крови с головы до ног и ему даже пришлось сменить всю одежду, он никак не мог оттереться несмотря на то, что погрузился в ванну целиком, и потому постоянно виновато смотрел на меня. Ему было жаль упускать время, которое он мог провести со мной, в постели, как ему больше всего нравилось. Его глаза извинялись. Тогда я поднялась с постели. Он яростно тёр кожу, сидя в ванной, но тут остановился. Я сделала два плавных шага и перешагнула бортик. Восторг преобразил его виноватое лицо. Его колени торчали над водой, я оперлась на них и опустилась ему на грудь.