Удача

Вместо ответа я перевернулась на живот. Он хмыкнул и потёрся лицом о мою спину, потом навалился всем весом. Мы лежали поверх одеяла, но было жарко. Не думала, что соскучусь по этому. Я слушала его дыхание, иногда оно срывалось со звуком, с одним из нечеловечьих тихих, свистящих звуков. Он будто давился от удовольствия, но вместо того, чтобы остановиться и отдышаться, продолжал глотать его большими кусками. Он сжимал пальцы на моём плече, вторая рука приподнимала меня под животом навстречу его движениям. Горячая ладонь опаляла меня, от неё словно пламя разбегалось по крови. Я жалась к нему. Он рвался навстречу мне.

Его не было долго, волчонок едва научился стоять в кроватке, когда он уходил, теперь волчонок дорос мне до середины бедра. Он, не способный засыпать, не переспав со мной, не спал со мной годы, у него не было воли остановиться. Он и так сдерживался.

Когда он удовлетворился, заново взошло солнце, и хоть за запертой дверью плакал голодный волчонок, и моё сердце сжималось от боли, я знала, что мы все должны потерпеть.

Солнце поднялось высоко, так что лучи проникли сквозь узкое окно под потолком, когда он лёг рядом, улыбаясь широкой улыбкой счастливого человека. Он не был человеком.

– Волчата? – он провёл рукой по моему животу.

Я почти не удивилась. Ему требовалось подтверждение моей преданности. Наверное, я виновата. Я не давала ему почувствовать свою любовь, как он давал мне. Если он думал, что кто-то кроме него способен также излучать любовь, то он ошибался.

– В комнате.

Он как будто удивился. Поднялся, абсолютно голый, оглянулся на меня с сомнением и пошёл в комнату. Щелкнул язычок замка. Я гадала, не испугается ли волчонок. Волчонок не особенно испугался. Отец поднял его на руки, поднёс к левому уху животом и распознал причину похожего на поскуливание плача в голоде. Он не стал морщиться, как морщился в первые дни его жизни. Инстинкты, руководящие его существом, подсказали ему, что кормить волчонка его долг. Я вздохнула с облегчением. Проснувшийся инстинкт оказался одним из священных, как инстинкт не делиться мной, как инстинкт спускаться в свой мир через каждые пять лет, как инстинкт убивать в ответ на нападение… я знала далеко не всё, раньше не хотела, а теперь должна была узнать – ради волчонка.

Его лицо приобрело озабоченное выражение. Он пошёл голый на кухню, предлагая волчонку, вытирающему кулачком глаза, коробку за коробкой. Волчонок кивал, он не был придирчив. Я накинула халат и наблюдала от двери, как отец ребёнка варит ребёнку кашу.

Он повзрослел, или, как говорят о волках, заматерел. Он продолжал часто улыбаться. Он становился серьёзным, когда спрашивал о волчатах. Он вёл себя в постели так, будто продумал заранее свои движения и предугадал мои. Он добывал пропитание.

Я пыталась приучить его заботиться о волчонке. Он хорошо усвоил, чем его можно кормить, во что одевать, без труда согласился, что с ним надо гулять, но неожиданно запретил помогать ему мыться и едва переносил, когда вечером я оставалась у маленькой кроватки, чтобы почитать. Он почти бегал по коридору за спиной, положив руки на пояс, и недовольно зыркал в открытую дверь, словно подозревал нас в заговоре.

По его мнению, вечера принадлежали ему. Он даже не сразу требовал раздеться, но стоило начать смеркаться, я должна была сидеть рядом. Держать его за руку или обнимать. Или целовать.

Я приноровилась читать волчонку, поглаживая его отца по руке. Мы сидели на кровати, двери в обоих комнатах были распахнуты, волчонок устраивался в своей кроватке и слушал. Чувствуя, что он заснул, я мягко высвобождалась из обхвата тяжёлой, жёсткой, как камень, руки, клала книгу на полукруглый столик в коридоре, кратко заглядывала к волчонку, убеждаясь, что всё в порядке, закрывала одну дверь, вторую дверь. Я раздевалась без напоминаний, он смотрел с тёплой улыбкой, протягивал ко мне руки, я шла к ним, позволяла сомкнуться на моих рёбрах, позволяла уложить себя, придавить себя, взять себя.

Волчонок дорос ему до середины бедра, когда я, как ни странно, почувствовала, что должна привести в мир ещё одного. История, изначально изобретённая для того, чтобы утешить мужчину, стала правдой. Я была удивлена и рада. Часть груза была снята с моей совести. И он, конечно, почувствовал моё настроение. У него было чутьё. Он часто спрашивал про волчат, но на этот раз я сообщила ему радостную новость, не дожидаясь вопроса.

Его лицо озарила улыбка, он поцеловал место над пупком и попросил рассказать, как я почувствовала, что пора.

– Мы соединились в единое целое, я ощутила как по моей крови разливается жар, я посмотрела в твои глаза, увидела, как ты любишь меня… и захотела подарить тебе волчонка.

Он издал счастливый нечеловеческий звук, похожий на всхлип и восклицание одновременно. Он прижал ухо к моему животу, и хотя я знала, что там ещё нечего слушать, я не сомневалась, что он слышит.