Убить пересмешника (To Kill a Mockingbird)

I don't see how we can't.	Непременно выиграем.
He's been at it 'bout five minutes.	Он в пять минут ничего от них не оставил.
He made it as plain and easy as - well, as I'da explained it to you.	Он так всё просто объяснил, ну... прямо как я бы стал объяснять тебе.
You could've understood it, even."	Ты и то бы поняла.
"Did Mr. Gilmer-?"	- А мистер Джилмер?
"Sh-h. Nothing new, just the usual.	- Ш-шш... Ничего нового, всё одно и то же.
Hush now."	Теперь молчи.
We looked down again.	Мы опять стали смотреть вниз.
Atticus was speaking easily, with the kind of detachment he used when he dictated a letter.	Аттикус говорил спокойно, равнодушно, так он обычно диктовал письма.
He walked slowly up and down in front of the jury, and the jury seemed to be attentive: their heads were up, and they followed Atticus's route with what seemed to be appreciation.	Он неторопливо расхаживал перед скамьями присяжных, и они, кажется, слушали со вниманием: они все на него смотрели - и, по-моему, одобрительно.
I guess it was because Atticus wasn't a thunderer.	Наверно, потому, что он не кричал.
Atticus paused, then he did something he didn't ordinarily do.	Аттикус замолчал на минуту и вдруг повёл себя как-то очень странно.
He unhitched his watch and chain and placed them on the table, saying,	Он положил часы с цепочкой на стол и сказал:
"With the court's permission-"	- Если позволите, ваша честь...
Judge Taylor nodded, and then Atticus did something I never saw him do before or since, in public or in private: he unbuttoned his vest, unbuttoned his collar, loosened his tie, and took off his coat.	Судья Тейлор кивнул, и тогда Аттикус сделал то, чего никогда не делал ни прежде, ни после, ни на людях, ни дома: расстегнул жилет, расстегнул воротничок, оттянул галстук и снял пиджак.
He never loosened a scrap of his clothing until he undressed at bedtime, and to Jem and me, this was the equivalent of him standing before us stark naked.	Дома, пока не придёт время ложиться спать, он всегда ходил застегнутый на все пуговицы, и сейчас для нас с Джимом он был всё равно что голый.
We exchanged horrified glances.	Мы в ужасе переглянулись.
Atticus put his hands in his pockets, and as he returned to the jury, I saw his gold collar button and the tips of his pen and pencil winking in the light.	Аттикус сунул руки в карманы и пошёл к присяжным. На свету блеснули золотая запонка и колпачки самопишущей ручки и карандаша.
"Gentlemen," he said.	- Джентльмены, - сказал он.
Jem and I again looked at each other: Atticus might have said, "Scout."	И мы с Джимом опять переглянулись: так он дома говорил - Глазастик.
His voice had lost its aridity, its detachment, and he was talking to the jury as if they were folks on the post office corner.	Теперь голос у него был уже не сухой и не равнодушный, он говорил с присяжными, будто встретил знакомых на углу возле почты.