Убить Ланселота

Он попытался вскочить и убежать, но тело не слушалось его. Алебардисты подхватили капитана под руки, отвели в избушку. Аккуратно уложили в кровать, укрыли одеялом.

— Спи, господин хороший, — пробормотал Ганхель, взбивая подушку. — Вот ты спишь, и хорошо тебе, тепло, уютно. К чему просыпаться?… Там беды, неурядицы… девчонку твою в Храм увели. Зачем тебе обратно?

Сквозь сон Хоакин слышал, как гвардейцы двигали мебель, наводя порядок в хижине. Затем появился еще кто-то (гробовщик?). Он отдавал приказания — властным, не терпящим прекословия тоном. Гвардейцы отвечали с готовностью; слов Хоакин не разбирал.

Наконец этот кто-то склонился над засыпающим Хоакином и голосом Эрастофена из Чудовиц сказал:

— Бедный глупый мальчик! Сколько несправедливостей в этом мире… Короли играют тобой, как хотят. Старый глупый шарлатан в шутку сделал тебя разбойником, а ты и поверил.

Холодная влажная рука коснулась лба Истессо.

— Господин Фероче, готовьте портал в Град Града. Держать Ланселота в лесу становится опасно.

Голос удалился, расширился. Загремел за пределами хижины:

— Эй! Лилии несите и орхидеи. Окна закройте!

Глухо, почти неслышно отвечал голос Пампфеля:

— Он будет чихать. Эти проклятые цветочки воняют немилосердно…

Сон затягивал Хоакина все глубже и глубже. Раскручивалась сладкая воронка несознания, унося стрелка в теплую страну, исполненную грез и радостных видений. Брошенный на скамью плащ превратился в Фуоко, и стрелок усмехнулся. Лиза действительно была здесь. Просто она спряталась, обманула его.

Она всех обманула.

— Ты здесь, Лиза… А эти глупцы говорят, что его преосвященство увез тебя в Храм. Как такое может быть?

Девушка ничего не ответила, лишь улыбнулась. Вот она встала и указала глазами в окно. Снаружи, в быстро темнеющем небе загорались звезды — одна, другая, третья.

— Ты хочешь, чтобы я пошел за тобой? — Стрелок приподнялся в постели, протянул руку к девушке. — Так проклятые монахи все-таки убили тебя… И ты меня зовешь.

«Пет, любимый! Нет!» — безмолвно отвечала Фуоко.

— Тогда что? Что же?!

Он яростно рванулся. Лесная хижина провалилась в глубины ночного неба.

— Лиза!

Звездная круговерть развернулась вокруг стрелка. Престолы танцевали с Силами, ангелы источали свет и любовь к Творцу, наделившему их величием и свободой.

— Ты уже понял, кто ты? — грозно пели они. — Ты познал свою сущность?

— О чем вы, провозвестники света? — развел руками Хоакин. — Я не понимаю вас.

Огни, огни, огни… Водопады огней. Струи, ливни. Звезды — как глаза чудищ, смотрят из тьмы — настороженно, недобро.

Чулище Фероче. Чудище Розенмуллен.

Двуглавое чудище Ганхель-Пампфель.

Хоакин совсем потерялся в этих огнях, в их величии и праздничном сиянии. Звездный свет жег, рвался в душу, заставляя ее таять и преображаться. Так свинец плачет в атаноре крупными сверкающими каплями, воплощаясь в золото, власть и силу.

— Скажи! — вопили духи. — Скорее! В чем твоя основа?

Я, господа огни, не понимаю снова… Ни столько, ни полслова!
Быть бестолковым смертным — это мука,
Вопросы ваши — только воду мутят.
Я — Хоакин, лесной кафтан, стрелок из лука, что еще?

В ответ грянул хор:

— Глупец! Ты вновь не постигаешь сути!

В уши бились голоса, нашептывали:

— Ты разбойник?… Ланселот?… Ты верноподданный?… Сын?… Брат?… Покупатель кафтанов?… Приманка для мошенников, возлюбленный, человек на дороге?… Кто ты?…

— Отстаньте, господа духи! Я не желаю слушать!

— Кто ты?! КТОТЫКТОТЫКТОТЫ?

— Я…

Вся жизнь в единый миг промелькнула перед глазами Хоакина. Начиная с тех времен, когда отец пытался сделать его магом, и дальше, дальше, дальше…

Квинта-Ля видел в нем капитана разбойников.

Бизоатон Фортиссимо, его преосвященство, Дюжина решили, что он — Ланселот.

Розенмуллен ославил его честным человеком.

Тальберт считал духом перемен — и разочаровался.

Шелуха. Шелуха…

Цок-цок, цок-цок, копыта. Орда стрелков под звук подков. Проносятся вдоль дороги сосны зеленые, кусты крушины, розовые свечи иван-чая. Мчит карета на восток, везет в Град Града его преосвященство и компанию.

На козлах — могучий детина в шерстяной куртке и домотканых портках; волосы путаной паклей спускаются на плечи. Потрюхивают на бедре боевые счеты.

Когда б имел златые горы
И — ока-ока! — отмычку богов,
Меня б записали в крутейшие воры,
Поскольку красив я, умен и толков.

Варвар раскрутил над головой кнут и диким голосом заверещал:

— Арррьях-ха!

От вопля возницы сорвалось с березы воронье. Закружилось в небе, возмущенно каркая. Лошади лишь чуть резвей затрюхали да хвостами тряхнули — стараемся мол, сударь-варвар-господин.

— Имеет смысл обсудить, — деловито начал Фероче, — долевое участие в процессе обесхоакинивания Террокса.