Убеждение

21 мая он поместил статью в «Ведомостях» о ремесленных учениках. Он взял ее из «Санкт-Петербургской газеты». Там был опубликован рассказ «Петербург». Автор его, профессор Посрошин, рисовал впечатляющую картину тяжелой жизни «целого класса петербургского населения, класса ремесленных учеников».. Ушинский из огромного потока статей в столичных газетах выбрал именно эту статью Порошина потому, что для ярославских читателей она была по просто любопытной справкой о каких-то петербургских учениках. Многие крепостные мальчики из Ярославской губернии отдавались в обучение в столицу. Да и в самом Ярославле немало подростков находилось в таком же бедственном положении… В публикации Ушинского картина их прозябания получилась особенно устрашающей: «С утра до вечера из году в год сидят, сидят, не разогнутся… Между ними свирепствует чахотка и золотуха, хватая за грудь, наливая глаза кровью, производя опухоль желез, течь из ушей— Так размножаются пролетарии».

Губернатор Бутурлин окончательно разгневался. Даже стукнул кулаком по газетному листку. В Питере за статью о жилищах рабочего люда, помещенную в «Отечественных — записках»., недавно подвергся наказанию столичный автор. Негласный цензурный комитет признал ее сугубо вредной. А чем эта лучше? «Дитя, существо безответное, отданное в полное распоряжение чужого человека, который ищет в нем своих выгод… Самая жизнь их есть увечье… Образ жизни тому виною…»

Нет, довольно. Как видно, мальчишка редактор не. внемлет строгим увещеваниям. А брат всероссийского цензора не может терпеть безнаказанного свободомыслия в своей губернии!

21-й номер «Ярославских ведомостей» оказался последним, подписанным рукой Ушинского…

Константин Дмитриевич сидел в кабинете Голохвастова расстроенный. Так быстро и бесславно завершилась его попытка сделать для губернии доброе дело.

— Пустая была затея, — сокрушенно пожаловался он директору лицея.

— Вы просто сейчас не ко двору, — ответил Голохвастов. — Февральская суматоха в Западной Европе гибельно повлияла на наше правительство. По всему видать, в ближайшее время перемен к лучшему не намечается. Вот! — он протянул Ушинскому официальную бумагу. Московский учебный округ уведомлял директора Голохвастова, что высочайшей волей императора Николая Павловича звание почетного попечителя Ярославского лицея предоставлено господину гвардии штаб-ротмистру П. Г. Демидову.

— Кто такой этот Демидов? — поинтересовался Ушинский.

Голохвастов пояснил:

— Внучатый племянник основателя нашего лицея. Его и зовут как знаменитого деда — Павел Григорьевич. Женат на дочери Бенкендорфа. И венчался не где-нибудь, а в собственной его величества домовой церкви. Кичливый царедворец. Его назначение равносильно моей отставке.

— Почему? — удивился Ушинский.

Петр Владимирович встал, прошелся по кабинету и остановился у окна, глядя на улицу, изнывающую под палящими лучами невыносимо знойного солнца: всеиспепеляющая жара обнимала землю.

— Холера, мой друг.

Да, в довершение всего на просторах Российской империи разгулялась холера. Пришла она и в Ярославль — в городе и губернии было зарегистрировано более десяти тысяч больных. Сотнями умирали. И до срока прекратились занятия в учебных заведениях, на осень были перенесены выпускные экзамены в лицее. Преподаватели разъезжались кто куда.

— Вот и вы уезжайте подальше, — посоветовал Голохвастов. — А тут… сами видите. Доводчиков за свою поэму под надзором полиции. Жадовской запретили литературные вечера. На учителей гимназии гонения. Знойный годик. Дышать нечем.

«Дышать нечем!» Константин Дмитриевич не раз потом вспоминал эти слова и в Москве, куда съездил, чтобы повидаться с друзьями, и в Новгород-Северском, где провел лето, готовя речь для общелицейского собрания. Вернувшись к началу учебного года в Ярославль, он уже не застал Голохвастова: Петр Владимирович оказался прав — его директорству пришел конец.

Спадала убийственная жара, ослабила свои смертельные тиски и холера. Но дышать по-прежнему было нечем. Константин Дмитриевич особенно остро почувствовал это после того, как 18 сентября произнес на лицейском годичном торжестве «Речь о камеральном образовании».

Он придавал этой речи большое значение.

В России была распространена система образования чиновников для государственных учреждений, которая носила название камералистики. Эта камералистика была издавна заимствована из Германии и считалась официально признанной. Она объединяла самые разные науки: историю, географию, юриспруденцию, сельское хозяйство, финансы, статистику.

Тщательно изучив ее принципы, Ушинский пришел к выводу, что этот метод образования безнадежно устарел. Он ограничивается узкопрактическими советами да наставлениями, полезными для ведения лишь частного хозяйства, но не помогает развивать общество в целом. Для успешного же развития нового, индустриального общества, считал Ушинский, гораздо ценнее применять прогрессивные теории английских политэкономов, в частности Адама Смита.