Убеждение

И он объяснил Голохвастову, что усилиям ярославцев — развивать свой край — никак не соответствует характер местной газеты. Выпускались эти «Ведомости» небольшим размером всего один раз в неделю и заполнялись официальными предписаниями да казенными объявлениями о сыске преступников. Так называемая неофициальная часть, которую разрешалось делать из известий, способствующих торговле и хозяйству, вообще отсутствовала. Перелистывая в лицейской библиотеке старые комплекты «Ведомостей» — а они стали выходить в Ярославле лет за 15 до приезда Ушинского, — Константин Дмитриевич, нашел, что раньше нет-нет, но все-таки появлялись оригинальные содержательные статьи. Теперь же ничего! Вот он и хочет возобновить неофициальную часть, чтобы оживить «Губернские ведомости». Он бы уже давно предпринял это, да отвлекала подготовка к лекциям, а теперь стало полегче., вот и решил… Конечно, без всякого ущерба для лицейских обязанностей, уверил он директора.

— Я понимаю, — сказал Голохвастов и, подумав, согласился. — Дело действительно важное. Попробуйте.

Ушинский жил на Стрелецкой улице. В глубине двора в длинном деревянном здании помещалась кондитерская Юрцовского. Оттуда всегда вкусно пахло сдобным тестом, ванилью. А на улицу по обеим сторонам от красивых ворот со столбами из белого камня выходили два флигеля с мезонинами. В одном из них и снимал квартиру Константин Дмитриевич.

Он ходил в лицей, пересекая Семеновскую площадь, по бульвару и набережной, а в ненастную погоду добирался до Ильинской площади улицами, где меньше грязи. Здесь, в доме губернского правления, помещался и газетный отдел с типографией. Начальник типографии, корректор, тринадцать писцов и четыре наборщика — вот и весь издательский штат.

Ушинский знал, что газета и особенно ее неофициальная часть находятся в ведении самого генерал-губернатора. Поэтому о® явился прямо в приемную. Навстречу поднялся правитель канцелярии Селоцкий, бывший лицеист. Выслушав Ушинского, он лвэсоветговал поговорить сначала с вице-губернатором Донауровым.

Иван Михайлович Донауро® слыл в Ярославле человеком толковым и порядочным. Поэт Доводчиков, осмеяв в своей поэме всех высших чиновников города, одному вице-губернатору дал положительную характеристику.

Донауров обрадовался возможности оживить газету и пообещал доложить о предложении Константина Дмитриевича начальнику губернии. Через некоторое время состоялась встреча молодого преподавателя Демидовского лицея с вершителем всех здешних дел, гражданским и военным губернатором, генерал-майором свиты его величества Алексеем Петровичем Бутурлиным.

Громоздясь тучной фигурой над массивным столом, Бутурлин встретил Ушинского угрюмо-настороженным, подозрительным взглядом. Он не был расположен разговаривать долго и лишь выразил надежду на то, что господин профессор проявит в деле, им задуманном, должное рвение. Когда после короткой аудиенции Селецкий и Донауров прощались с Ушинским, они поздравили его с возможностью хоть с завтрашнего дня приступить к работе. Но смешанные чувства испытывал Константин Дмитриевич, возвращаясь домой. С одной стороны, его радовало, что он добился своего, а с другой… Уж очень гнетущее впечатление произвел разговор с Бутурлиным.

В Ярославле этот представитель старинной боярской фамилии появился не так давно. Но слухи о нем уже ходили нехорошие. В остроумной поэме Доводчикова ему были посвящены строки:

Прямо в ложе полуцарской
Виден знатный господин.
Полон спеси он боярской,
Здешний новый властелин.
Он душою не приказный,
Но суров и не умен.
К сожаленью, свитой грязной
Постоянно окружен.

«Личные заслуги» перед русским престолом Бутурлин имел немалые — 14 декабря 1825 года, в день восстания декабристов, он находился на Дворцовой площади в войсках гвардейского корпуса, собранных по высочайшему повелению против офицеров-«бунтовщиков». Уже 15 декабря он в числе прочих получил за это высочайшую признательность в приказе. В 1829 году его производят во флигель-адъютанты при особе его величества, а в 1831-м он участвует в походе против мятежных поляков, потом подавляет крестьянские возмущения в Лифляндской и Тамбовской губерниях, а за два года до назначения губернатором получает еще одну монаршую благодарность «за принятие мер к усмирению вышедших из повиновения крестьян» на Ярославщине. Под стать ему были его братья — жестокие крепостники, особенно старший, занимавший в Петербурге высокий государственный пост.

Мрачная фигура генерал-губернатора, нависшая не только над канцелярским столом, а над всей губернией, маячила перед ярославцами как символ николаевской реакции.