Убеждение

— Про то слышано! — опять хлопнул ладонью Демидов по бумаге и встал. — Господину Тиличееву внушено. На неудобства лицейского здания следовало обратить внимание более, чем на устройство директорской квартиры. Однако обширность сей квартиры не умаляет достоинств самого господина Тиличеева. Его назначение директором — удачный выбор…

— Весьма! — с иронией подтвердил Ушинский.

— Вот видите! — воскликнул Демидов. — Вы позволяете себе не соглашаться даже со мной!

— А почему я должен соглашаться, господин попечитель, если мои убеждения…

— Ваши убеждения! — перебил попечитель раздраженно. — Да чему вы можете наставить студентов, ежели сами не приучились слушать начальство? Надо с почтением взирать на старших наставников. Вот и я рекомендую — вернуть на должность инспектора лицея отставного профессора статского советника Семеновского. А у вас, господин Ушинский, хоть и большие дарования и отличные познания, но не повредило бы вам сначала поучить несколько лет в гимназии, где бы вы могли приобрести необходимое хладнокровие при преподавании столь важных предметов взрослым уже молодым людям. Вот и призываю вас, как равно и господина Львовского, к благоразумию…

Все было ясно. Голохвастов плохой. Тиличеев хороший. Семеновский даже отменно хороший, его надлежит вернуть, а вот молодые преподаватели Демидову явно не понравились. И он с удовольствием избавился бы от них — намек насчет гимназии ясен.

Так Демидов и доложил министру просвещения Уварову по возвращении в Петербург, выделив поименно Львовского и Ушинского, особенно последнего: «Между старшими наставниками и двумя молодыми, Львовским и Ушинским, не существует согласия ни в образе мыслей, ни в отношении к начальству. Первые, имея больше опытности и знания служебных отношений, действуют совершенно согласно с директором; последние, особенно Ушинский, увлекаются иногда своей молодостью и имеют наклонности действовать по своим впечатлениям».

Что же больше всего беспокоило Демидова в поведении молодых преподавателей?

Несколько позднее в секретном письме, адресованном в министерство просвещения, ярославский губернатор Бутурлин писал об Ушинском и Львовском как о людях, «которые подали слишком невыгодное о себе понятие за свободу мыслей и передачу оных воспитанникам».

Вот в чем главное! Ушинский не устраивал начальство как ученый и профессор. Направление его лекций по энциклопедии законоведения и государственному праву представлялось вредным и нежелательным. И хотя Демидов, как ему казалось, вроде бы урезонил молодых преподавателей, советуя им прекратить несогласия с директором, он все-таки и сам считал, что предстоит принять более жесткие меры. «К концу моего пребывания в Ярославле сии несогласия исчезли, — писал он, — но в случае возобновления их, я полагаю, необходимо будет для примеру…» Что же полагал необходимым почетный попечитель для примеру? «…Удалить из лицея одного из профессоров». Кого именно? «Того, который будет пружиной раздоров». Фамилия не была указана. Но подразумевались-то опять либо Ушинский, либо Львовский. Они же прежде всего «имели наклонность действовать по своим впечатлениям».

Они и продолжали так действовать!

Едва Демидов покинул Ярославль, едва прибыл он в Петербург и даже не успел еще написать свою записку Уварову, как Ушинский снова проявил «предерзостную» строптивость в связи с лицейскими делами.

9 февраля совет лицея собрался для обсуждения вопроса о так называемой «шнуровой книге». Инструкцией из министерства предписывалось завести в лицее шнуровую книгу. В ней каждый преподаватель был обязан собственноручно делать отметку — «чем именно он занимает студентов в назначенные часы».

Цель нововведения была сформулирована протокольно четко: «Ежедневные отметки господ профессоров и преподавателей могут способствовать наблюдению г. директора за правильным ходом преподавания».

Это был еще один шаг на пути усиления жесткого контроля за каждым произносимым с кафедры словом.

И Ушинский возмутился. Он встал и сказал:

— Господа, я ничего не понимаю. Как можно такими формальностями связывать педагогическое дело? Да разве в состоянии преподаватель заранее определить, какое понятие ему придется выяснять со слушателями? Я должен видеть перед собой аудиторию, ощущать ее дыхание. А делить курс на часы и минуты… Это же значит убивать живое дело преподавания! Ни один честный преподаватель никогда не решится на подобное убийство!

Страстные слова Константина Дмитриевича не возымели действия. Совет постановил: шнуровую книгу завести!

А за Ушинским окончательно закрепилась слава человека, действующего «по своим впечатлениям» — без всякого благоразумного понимания духа времени. Впрочем, он превосходно понимал этот дух времени — он просто не желал его принимать!