Тысяча ударов сердца

– После исчезновения мамы отец сделался… сам не свой. Временами он все тот же строгий, но вместе с тем чуткий человек, каким запомнился мне с раннего детства. У него случаются припадки ярости, вызванные страхом. Он держал меня под замком, а сам планировал мое будущее… – Я горестно вздохнула. – Знаю, отец желает мне добра. Но когда он потребовал выйти за Николаса, я отказалась. Отказалась категорически. Впервые в жизни я осмелилась перечить отцу, и он просто-напросто растерялся. Справедливости ради скажу, что он не сразу впал в ярость. Приводил многочисленные доводы. Умасливал. Сулил золотые горы. Но все без толку. Сказать по правде, к браку с Николасом меня готовили с малых лет. Наш союз сулит обоюдную выгоду для всех. По-хорошему, мне следовало безропотно принять предложение отца. Но я воспротивилась. Разгорелся скандал, и отец толкнул меня. Я упала на стеклянный столик и… – Я перевела дух. – Он выглядел виноватым, но так и не извинился. Две недели я спала на животе, ждала, пока зарубцуются раны. Конец моего затворничества пришелся на вечер обручения. Отец обо всем условился за меня. – Я украдкой смахнула набежавшие слезы. – В его поступках не было злого умысла, а самые суровые меры продиктованы страхом потерять меня. Я все понимаю и поэтому мирюсь с ним. Мне не столько обидно, сколько грустно. Хотя отец по-прежнему с нами, временами мне чудится, что я сирота. – Когда я наконец отважилась поднять глаза, Леннокс смотрел на меня с состраданием. – Придворный лекарь, извлекавший осколки, обвинил во всем меня. Мол, не перечила бы отцу, ничего бы этого не случилось. У меня руки чесались свернуть ему шею!.. Разумеется, до дела не дошло, но очень хотелось. Хотелось хоть как-то облегчить свою боль за счет чужих страданий. Поэтому не мне тебя судить. – Я вытерла мокрые щеки. – Не представляешь, как меня пугает первая брачная ночь. Ведь придется объяснять эти жуткие рубцы. Откуда бы им взяться у принцессы… – Я тряхнула головой. – Не обессудь, но, если мне повезет выбраться отсюда живой, скажу, что ты меня пытал.

Во взгляде Леннокса читалась неприкрытая боль.

– Никто даже не усомнится, – опустошенно пробормотал он.

– Согласна.

В пещере воцарилась тишина, нарушаемая лишь размеренным рокотом дождя и треском поленьев. Леннокс переменил позу и ненароком придвинулся ближе:

– Слушай, после твоего убийства у меня останется уйма времени. Составь список, а я уж поквитаюсь и с лекарем, и с дражайшим Николасом заодно. Мерзкий тип, между нами говоря.

– Ты его толком не знаешь! – фыркнула я.

– Не суть.

Внезапно из глубин моего отчаяния вырвался смех. Не чарующий и мелодичный, не женственный и деликатный, а неистовый, безрассудный.

– Во-первых, лекаря вскоре удалили из дворца, и где он сейчас, неизвестно. Во-вторых, Николас, конечно… зануда, но смерти он точно не заслужил. И в-третьих, не нужно никого убивать, Леннокс. Я хочу простить их. Простить всем сердцем, как поступила бы мама.

– Даже не сомневаюсь, – чуть слышно, одними губами произнес он, однако я не решилась выспрашивать. – Есть вещи похуже смерти, Анника. Тебе ли не знать.

– Любые тяготы преодолимы, – пожала я плечами. – Смерть же сулит конец всему: мечтам, надеждам, чаяниям… У нас обоих отняли чувство собственного достоинства… – Я осеклась, горло сдавил спазм. – Хочется верить, временно. Но разве не чудовищнее было бы лишиться всякой надежды на светлое будущее?

Леннокс пошевелил поленья:

– А у тебя еще теплится надежда? Сама посуди. Допустим, вы победите в войне. Ты сохранишь королевство, выйдешь за человека, которого презираешь, а мы побитыми псами забьемся в свою конуру. Если победим мы, ты лишишься всего. Даже крова. А передо мной встанет выбор: либо примкнуть к Кавану, либо пополнить список жертв еще одним человеком. На какое светлое будущее нам надеяться?

– Воображаю, как весело с тобой на пирах! – раздраженно буркнула я.

– Мы редко закатываем пиры, – расхохотался Леннокс.

– Тогда объясни – в чем смысл? Зачем с таким трудом выцарапывать то, что вам якобы принадлежит, если вы даже не способны толком отпраздновать?

– Во-первых, без «якобы». Во-вторых, я по-своему отмечаю значимые события, хорошие или плохие.

Я воинственно скрестила руки:

– Правда? Горю желанием услышать подробности.

Леннокс подался назад:

– Я лучше продемонстрирую, если мы оба уцелеем.

– Исключено! Один из нас должен умереть. Поэтому мы и откровенничаем друг с другом, забыл? Никаких компромиссов, только смерть.

– Смерть так смерть, – улыбнулся Леннокс.

На лбу у меня залегла сердитая складка. Чем больше раскрывался Леннокс, тем труднее было его ненавидеть. Сам разговор, обещавший быть тягостным и болезненным, неожиданно стал отдушиной. Мне даже хотелось, чтобы ливень подольше не заканчивался.

– Поскольку наша смерть временно откладывается, может, поделишься и другими тайнами?

– Вообще-то, у меня назрел вопрос.

Не переставая улыбаться, Леннокс закатил глаза:

– Ну начинается.

– Расскажи про свою девушку.

Его улыбка поблекла.

– Я же сказал, она не моя девушка.