Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И бедуин говорил так убедительно, что молодая девушка решилась последовать за ним. Но коварный думал только об обольщении, потому что у него не было ни детей, ни дома. Скоро он, Нозхату и остальные бедуины вышли за город и подошли к месту, где уже все было приготовлено для отъезда: верблюды были навьючены, а мехи наполнены водой. Шейх-бедуин сел на верблюда, быстро посадил на него Нозхату позади себя и дал сигнал к отъезду. И они поскакали.

Тогда бедная Нозхату поняла, что бедуин похитил и обманул ее; и она стала жаловаться и плакать и о себе, и о брате, оставленном без всякой помощи. Но бедуин, не обращая никакого внимания на ее мольбы, продолжал путь не останавливаясь всю ночь до самого рассвета и наконец добрался до безопасного места вдали от всякого жилья, в пустыне.

Тогда, между тем как Нозхату продолжала плакать, бедуин велел своим товарищам остановиться, слез с верблюда, снял с него Нозхату, подошел к ней и в бешенстве сказал:

— О презренная горожанка, оседлая с заячьим сердцем, перестанешь ли ты плакать, или ты предпочитаешь быть засеченной насмерть?

При этих словах грубого бедуина сердце бедной Нозхату возмутилось, и она пожелала смерти, чтобы всему положить конец, и воскликнула:

— О вождь разбойников пустыни, обреченный на смерть человек, которому уготовано место в аду, как смеешь ты злоупотреблять моим доверием, предавать свою веру, отрекаться от своих обещаний?! Вероломный изменник, что же хочешь ты сделать со мной?

Услыхав эти слова, взбешенный бедуин подошел к ней с поднятою плетью и закричал:

— Низкая горожанка, ты, кажется, любишь, чтобы плеть гуляла по твоей спине! Я же предупреждаю тебя, что если ты сейчас же не перестанешь реветь и говорить слова, которые дерзкий язык твой осмеливается бросать мне в лицо, то я отрежу его и воткну в самую середину того, что находится между твоих бедер! И клянусь тебе головою, что сделаю это!

При этой страшной угрозе бедная молодая девушка, не привыкшая к таким грубым речам, задрожала и сдержала свой гнев от ужаса; она закрыла голову покрывалом и не могла удержаться, чтобы не произнести следующие жалобные стихи:

О, кто пойдет в жилище, мне родное,
И передать мои возьмется слезы
Тому, по ком струятся их ручьи?
Увы! Смогу ли дольше выносить я
Мое несчастье и всю жизнь мою,
Исполненную горечи и скорби?
Увы! Как долго я жила спокойно
И счастливо, окружена заботой, —
И как теперь несчастна и жалка!
О, кто пойдет в жилище, мне родное,
И передать мои возьмется слезы
Тому, по ком струятся их ручьи?

Услышав эти дивно рифмованные стихи, бедуин, от природы обожавший поэзию, почувствовал жалость к несчастной красавице, подошел к ней, отер ее слезы, дал ей поесть ячменной лепешки и сказал:

— В другой раз не следует отвечать мне, когда я рассержен, потому что мой характер этого не терпит. А поскольку ты спрашиваешь, что я могу сделать с тобой, то вот: знай, что я не хочу тебя ни в наложницы, ни в невольницы, но я хочу продать тебя какому-нибудь богатому купцу, который будет обходиться с тобою нежно и устроит тебе счастливую жизнь, как, впрочем, и я бы устроил. Я отвезу тебя в Дамаск.

И Нозхату ответила:

— Да исполнится воля твоя!

И тотчас же все сели на верблюдов и направились к Дамаску, и Нозхату опять сидела на верблюде позади бедуина. А так как голод давал о себе знать, то она съела кусок ячменной лепешки, которую дал ей ее похититель.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

^{Бедуин, от природы обожавший поэзию, почувствовал жалость к несчастной красавице, подошел к ней, отер ее слезы, дал ей поесть ячменной лепешки.}

А когда наступила

ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И дошло до меня, о царь благословенный, что Нозхату съела кусок ячменной лепешки, данной ей похитителем. И скоро все прибыли в Дамаск и остановились в хане Султани, близ Баб-эль-Салама[34]. А поскольку Нозхату была очень печальна и бледна от огорчения и не переставала плакать, то бедуин сказал ей гневно:

— Если ты не перестанешь плакать, то потеряешь свою красоту и ценность, и тогда тебя можно будет продать разве какому-нибудь безобразному еврею. Подумай об этом, о горожанка!

Потом бедуин тщательно запер Нозхату в одной из комнат хана и поспешил на невольничий базар, чтобы свидеться с работорговцами; и предложил он им похищенную молодую девицу, говоря: