Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Торговец, иди прочь! Я не продаю ее! И за двести динариев не уступлю даже старой тряпки, которою покрыта ее голова! Конечно, не продам, и оставлю ее при себе, и увезу в пустыню пасти моих верблюдов и молоть мое зерно! — Потом он закричал девушке: — Иди сюда, презренная! Мы уезжаем! — А поскольку торговец не двигался с места, бедуин повернулся к нему и закричал: — Клянусь своим головным убором! Я ничего не продаю! Поворачивайся и уходи, а не то услышишь от меня вещи, которые тебе не понравятся!

Тогда купец подумал: «Без всякого сомнения, этот бедуин, который клянется своим головным убором, — необыкновенный глупец! Но я все же сумею заставить его выпустить добычу, потому что эта девушка стоит целого клада драгоценностей; и если бы у меня была с собою такая сумма, я немедленно отдал бы ее этому животному, чтобы кончить дело». Потом, настойчиво удерживая бедуина за край плаща, он спокойно сказал ему:

— О шейх-бедуин, прошу тебя, не волнуйся! Я вижу, что ты не привык к покупкам и продажам. Для этих дел нужно много терпения и умения. Успокойся, а я, поверь, дам тебе все, что ты хочешь. Но прежде всего мне еще нужно взглянуть на лицо невольницы, как это всегда делается в таких случаях.

И бедуин сказал:

— Я согласен! Смотри на нее, сколько хочешь, и, если хочешь, раздень донага и трогай ее повсюду и так долго, как тебе угодно.

Но купец, подняв руки к небу, воскликнул:

— Да хранит меня Аллах обнажать ее, как невольницу! Я хочу взглянуть только на ее лицо.

Но на этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И узнала я, о царь благословенный, что купец сказал: — Я хочу видеть только ее лицо. — И он подошел к Нозхату, извиняясь, смущенно сел около нее и кротко спросил: — О госпожа моя, как твое имя? И, вздохнув, она ответила:

— Какое имя? То ли, которое ношу теперь, или то, которое носила прежде?

И он изменившимся голосом спросил:

— У тебя, значит, есть новое и прежнее имя?

Она ответила ему:

— Да, о старец! Мое прежнее имя означает «упоение временем», а новое — «гнет времени».

При этих словах, произнесенных самым печальным голосом, старый купец почувствовал, что слезы выступили у него на глазах. А молодая Нозхату также не могла удержаться от слез и жалобно произнесла такие стихи:

В моем ты сердце, путник, заключен!
В какие страны чуждые ушел ты,
К каким народам? Где твое жилище?
Где тот ручей, что утоляет жажду
Твою, о странник? Плачу горько я:
Источник глаз мне жажду утоляет,
Питают же воспоминаний розы.
Нет ничего ужасней для меня,
Как отчужденность эта. Рядом с нею
Все кажется мне легким и отрадным.

Но бедуин нашел, что разговор продолжается слишком долго, и, подойдя к Нозхату с поднятою плетью, он сказал:

— Ну, что ты там болтаешь, показывай свое лицо, и делу конец!

Тогда Нозхату взглянула на купца и сказала ему горестным голосом:

— О почтенный старик, молю тебя, избавь меня от этого безбожного разбойника, не знающего Аллаха! Если же ты не можешь сделать этого, то я нынешнею же ночью убью себя!

Тогда купец обратился к бедуину и сказал ему:

— О шейх-бедуин поистине эта девушка только обуза для тебя. Продай же ее мне за какую хочешь цену!

Но бедуин снова закричал:

— Повторяю, что ты должен назначить цену, иначе я сейчас же увезу ее обратно в пустыню пасти верблюдов и подбирать помет!

Тогда купец сказал:

— Хорошо! Чтобы покончить с этим, я предлагаю сумму в пятьдесят тысяч золотых динариев.

Но упрямое животное ответило:

— Ах, нет! Да поможет нам Аллах! Дело не сладится!

Купец же сказал:

— Семьдесят тысяч динариев!

Но бедуин ответил:

— Да поможет нам Аллах! Это не покрыло бы даже суммы, истраченной мною на ее пропитание и на ячменные лепешки! Потому что — знай это, купец, — я истратил на одни ячменные лепешки для нее девяносто тысяч золотых динариев!

Тогда остолбеневший от безумия этого животного купец сказал:

— Но послушай, бедуин, за всю жизнь ты, и твои родные, и все члены вашего племени — вы все и одной сотни динариев не проели на ячмене! Ну, все равно я скажу тебе мое последнее слово, и если ты не согласишься, я сейчас же иду к нашему повелителю Шаркану и скажу ему о дурном обращении твоем с этою молодою невольницею, которую ты, конечно, украл, о разбойник и грабитель!

При этих словах бедуин сказал:

— Пусть будет так; ну, говори, сколько ты предлагаешь!

И купец сказал:

— Сто тысяч динариев!

Тогда бедуин ответил:

— Уступаю тебе невольницу за эту цену, потому что мне нужно идти на базар купить соли.