Твой любимый фамильяр

— Не все любят… как я, — прошептал Хайден и облизнул ссохшиеся губы. — Я купил Пятую, и после покупки уже никому не интересно, что я с ней сделаю. Но кто-то предпочитает проводить время прямо там, подвалы превращены в добротный салон. Можно выбрать себе зв… эйфири, — скривившись, будто съел кусок дерьма, он всё же поправился в определении: — За ними там ухаживают, обрабатывают ледянящей мазью перед сеансами, чтобы повреждения были минимальны. Подлечивают, если кто-то перестарается. Учат танцевать и петь, развлекая гостей. Условие одно: круговое молчание и круговая порука. Именно поэтому Белл помог мне прикрыть дело с Раминой.

— Кто ещё в деле? Называй имена.

Хайден примолк, делая вид, что переводит дыхание. Видимо, ему показалось, что этой информации хватит за свободу, но не учёл того, насколько его жизнь обесценилась за эти минуты. Элай не сомневался, что когда отец узнает обо всём этом дерьме, которым развлекаются его любимые министры, их жизни не будут стоить ничего.

— Имена, тварь, — сверкнул глазами Калеб, и Торн жалобно проскулил:

— Я и так сказал слишком много. Мне уже не жить.

— Вот тут ты прав, — вздохнул Элай и слабо кивнул Калебу, разрешая завершить всё это грязное дело. Под ботинками хрустело стекло от ноги и пальцев Торна.

— О-о-ох, драконы, да хорошо! — панически вскинулся тот и начал выдавать имена: — Белл, Мендрейк, Уайтвелл… Сами Вальтц, естественно. Приглашения некоторые выдают уже и на имена наследников, так что мальчишки Белла тоже недавно начали захаживать…

— Ещё?

— Да всё, больше никого не знаю, не видел. Мы же не обсуждаем это в свете…

— Кончай его, — махнул рукой Элай, и Калеб хищно усмехнулся:

— С удовольствием. Уже за то, что моя сестра два месяца вывозит дерьмо в борделе, пока весь город считает её шлюхой, а фамилию моей семьи поруганной в хлам.

Двинувшись вперёд, он рванул не себя пояс брюк Торна, уже не имеющего сил на попытки сопротивления. Сунув амулет в его штаны, Калеб выпрямился и брезгливо вытер ладони о гимнастёрку, пока жертва отчаянно верещала и пыталась вытряхнуть камень. Но культи без пальцев тупо скользили по ткани, а панический вой Торна всё нарастал нескончаемым гулом. Амулет достал до самых чувствительных точек: на брюках проступила изморозь, а затем и зловонное пятно мочи, как последнее, что сумел сделать стекленеющий член.

— Не надо-о-о! Хватит! Элай! — вопил Хайден, конвульсивно дёргаясь, а его вены стремительно коченели дальше. На худой шее проступал огонь лавы, которая будто пыталась сбежать от поглощающего тело холода. Кожа чернела — это было видно через обрывки окровавленной рубашки. Как от камня дюйм за дюймом тело мага превращалось в застывший обсидиан.

Элай смотрел без удовлетворения, безразлично, как на очередную в его жизни казнь. Казнь жестокую, но самую правильную в свете того, что он узнал. Правда, всегда лежавшая под носом, оказалась шокирующей и тошнотворной. Наблюдая за тем, как пух и чернел Хайден, он видел совсем другие картины. Из девочек с полупрозрачной поблёскивающей кожей и наивными глазами, которых каждую ночь пользуют и выбрасывают, когда их тела окончательно сжигаются.

Это должно прекратиться. Немедленно.

Чёрный ледяной яд добрался до лица Торна, сковал его горло, и больше криков в подвале слышно не было. У стены осталась лишь обсидиановая статуя с открытым ртом и белобрысыми волосами на макушке.

— Ты — в корпус, — сипло приказал Элай Калебу, на что тот возмущённо вскинул голову, но его протест был слишком очевиден: — Мы вытащим Рами сегодня же, будь готов. Рами и всех остальных. Сначала обо всём этом должен узнать отец.

***

Стук ботинок по начищенным полам из розового мрамора гулко бил в затылок. Элаю казалось, что он в дурном кошмаре, какой-то дикой фантазии, которая пришла на смену преследующего ночами трупа Леона. Что бы сказал он, если бы услышал такую правду об эйфири? Наверняка пришёл бы в ужас и уже собирал коалицию протеста из неравнодушных. Вот только ждать нельзя и дня. Алеста готова защищать своё прибыльное дело, и нужен упреждающий удар.

Элай не нашёл в себе сил рассказать Анни всё, что узнал. Та ещё хлопотала над Пятой, обрабатывая каждый ожог, и отвлекать её он не стал. Сам ещё не разобрался до конца в том, что происходит. Знал лишь, кто точно должен быть поставлен в известность и кто должен сам отдать распоряжение об этой академии — или теперь звать её борделем? Дождавшись, пока заметно воспрявший духом на новости о сестре Калеб унесётся в солдатский корпус, Элай свалил в деревянный ящик все добытые вчера инструменты пыток и переместился к резиденции отца.

От усталости и полученного шока гудели виски. Поверить оказалось максимально сложно: чтобы такие ханжи, как Торн, Белл и Мендрейк, начали предпочитать эйфири проституткам? Они и за людей их не считали, за зверьё, насекомых. Но, похоже, сытая жизнь располагала к экзотике. И кто, как не Элай, мог понять, насколько эйфири могут быть притягательны в своей запретности. Так, что не спастись.