Тутанхамон

Фараон взглянул с благодарностью на своего полководца, от волнения на его щеках выступил лёгкий румянец, но лицо оставалось лицом воина, мужественным и спокойным. Колесница фараона помчалась почти вровень с колесницами Хоремхеба и других военачальников, и вот они уже были окружены толпой хананейских воинов. Вот его величество натянул тетиву лука, и первая же стрела, зазвенев, пронзила горло врага. За ней полетела другая, третья... Я не отводил щита от фараона, но одна хананейская стрела всё-таки оцарапала его руку чуть пониже локтя. Как и подобало мужчине и воину, его величество не обратил внимания на то, что по руке заструилась кровь, и я знал, что его уже охватило бессознательное упоение схватки, которое чувствовалось во всём — в лёгком нетерпении, с которым он натягивал тетиву, в радостных восклицаниях, иногда срывающихся с его уст, и лёгкая рана ещё более усилила это чувство, а восторженные крики воинов, видевших фараона так близко, заставляли его величество стрелять всё быстрее и увереннее, стрелять без промаха. Все звуки битвы сливались в единый непрерывный гул, который для победителей становится торжественным гимном ликования, а для побеждённых — воплями погребальной процессии, и я с трепетом сердца ждал, когда опыт бывалого воина подскажет мне, что чаша весов постепенно склоняется в нашу сторону. Вот уже бока царской колесницы забрызганы кровью, вот пошёл в дело второй колчан стрел, вот мы увидели первые спины бегущих врагов, вот Хоремхеб оказался почти вплотную с нами и прокричал что-то, из-за шума битвы мы ничего не расслышали, но по лицу полководца было понятно, что вести хорошие. Вскоре и мы увидели, что ряды хананеев дрогнули и побежали, скоро увидели царевича Джхутимеса, который был легко ранен в плечо, скоро услышали страшные вопли смятых в панике врагов, тела которых безжалостно раздавливали наши тяжёлые колесницы. В это время стрела вонзилась в мою левую руку, которой я держал щит, и я выронил его... Следующая стрела отскочила от панциря фараона, третья ударилась о шлем, и я, не обращая уже внимания на льющуюся из раны кровь, правой рукой кое-как подхватил щит и, уперев его в борт колесницы, удержал его в этом положении, вцепившись зубами в кожаный ремень. Но исход битвы был уже решён, и даже фараон, при всей своей неопытности, понял это.

— Победа? — спросил он, обернувшись ко мне, и я увидел, что его лицо покрыто пылью и что до него долетели даже брызги вражеской крови, а может быть, и моей. И я глазами, одними глазами мог утвердительно ответить ему, ибо правая моя рука правила конями, левая повисла, как плеть, а зубы держали щит. Это была первая победа его величества, и она значила для него больше, чем все победы его великих предков. Дорога перед нами была уже свободна, пешие лучники опускали свои луки, ибо большая часть хананеев уже погибла, а другая, зажатая в тиски колесницами, сдавалась на милость победителя. Хоремхеб подъехал к царской колеснице и, увидев, в каком состоянии я нахожусь, велел своему колесничему занять моё место, а меня доставить в лагерь, где опытные врачеватели легко справятся с моей раной. Меня беспокоила моя раненая рука, ибо, останься она плетью, я больше не мог бы оставаться колесничим, но я надеялся, что боги будут милостивы ко мне и позволят мне быть воином и дальше и окончить свои дни в бою, таком же блестящем, как нынешний. Победа была окончательной и полной, ибо даже Тенепи был взят в плен, и наши потери были незначительны, если не считать того, что по прибытии в лагерь его величество был огорчён известием о смертельной ране военачальника Кенна. Кенна, в горле которого застряла хананейская стрела, положили рядом со мной на циновку перед царским шатром, и жрец Мернепта, который только что уверил меня, что моя рука ещё послужит мне, наклонился над молодым военачальником. Его величество стоял рядом, ещё не сняв боевого шлема и панциря, и он с тревогой заглянул в глаза жреца. Но Мернепта ничего не ответил на немой вопрос фараона и только развёл руками, показывая, что положение раненого безнадёжно. Тогда его величество опустился на колени рядом с Кенна, близко наклонился к его лицу, и я услышал, как из губ умирающего вместе с кровью и хриплым стоном вырвались тихие слова:

— Твоё величество, да будет прославлено в веках твоё царствование... прикажи отдать Бенамут мой перстень в память обо мне... Бенамут, которую я любил, как солнце... которая любит тебя, твоё величество, божественный Небх...

БЕНАМУТ