Тутанхамон

Страх горячей волной охватил меня, сжал свои мерзкие пальцы на моём горле. Никого не было в саду, да и кто мог помочь мне, если со мной говорил сам Хоремхеб, если он протягивал ко мне руки, чтобы заключить меня в объятия? Я отшатнулась и ударилась спиной о ствол дерева, который стал невольной преградой моему бегству. Хоремхеб засмеялся, я ощутила его жаркое дыхание на своей шее, и оно показалось мне дыханием Сетха. Страх и стыд мешали мне закричать, и я только молча боролась, пытаясь отдалить от себя его грубые ласки, но он был силён, как лев, и что стойло ему справиться с хрупкой девушкой? Бессильные слёзы уже катились по моему лицу, и я почувствовала, что слабею, голова моя кружилась, и он уже подхватил меня на руки, чтобы унести туда, где никто не мог помешать ему свершить своё злое дело, как вдруг кто-то набросился на него и заставил выпустить меня из рук. Это мой отец, мой бедный незрячий отец, неведомым образом понял, что происходит, и пытался защитить меня. Он был силён, руки его были крепки, но он не мог противостоять могучему воину и оказался на земле, отброшенный сильным ударом. Вскрикнув, я бросилась к нему, дрожа от страха, ибо при падении отец сильно ударился головой о базальтовую глыбу, стоявшую в саду и ещё не перенесённую в мастерскую. Хоремхеб даже не глянул в нашу сторону, он молча вышел из сада, а я осталась с моим отцом, который нескоро пришёл в себя. Рабы перенесли его в дом, голова у него сильно болела, его бил жестокий озноб, и страх за него пересилил все другие чувства, даже томительное и радостное ожидание встречи с его величеством. Пришёл жрец Ментухотеп, хорошо знавшим всё, что касалось ранения головы, осмотрел отца, изготовил мазь, которая должна была исцелить его. Он не скрывал от меня, что удар был слишком силён и мог иметь плохие последствия, и остаток дня я провела в слезах, горько проклиная свою несчастную судьбу, которая заставила меня послужить причиной страданий горячо любимого отца. И наутро следующего дня все мои мысли были заняты только болезнью отца, которому становилось всё хуже, так что, когда вскоре после ухода озабоченного и встревоженного Ментухотепа у ворот раздался стук, возвещающий о прибытии его величества, я едва сумела понять, что происходит. Одетая в простое платье, с лицом, ещё хранившим следы горьких слёз, вышла я встречать его величество. Стараясь не смотреть на него, не ранить своего взора его блистающей красотой и его величием, я пала ниц и поцеловала землю у ног фараона. Его сопровождали немногие царедворцы, среди них жрец Мернепта и ещё карлик, при виде которого я вздрогнула, так странен и уродлив он был. Мне шепнули, что это Раннабу, новый придворный звездочёт, и я почтительно поклонилась ему, хотя ростом он был едва ли выше пятилетнего ребёнка. Я осмелилась взглянуть на его величество только тогда, когда он ласково спросил меня:

— Бенамут, что случилось? Уж не стряслась ли какая-нибудь беда с Хесира?

Он был ослепительно красив, он был уже молодым мужчиной, черты его лица определились и стали чуть резче, но держался он со мной так же, как всегда — просто и приветливо. Я взглянула на него и почувствовала, что слёзы вновь подступают к моим глазам. Несколько раз я пыталась заговорить, но каждый раз судорога сжимала моё горло, и я лишь покачивала головой в безысходном отчаянии. В это время один из придворных, уже побывавших в доме, шепнул что-то фараону, и лицо его величества выразило крайнюю тревогу и озабоченность:

— Бенамут, как это случилось? Твой отец — любимый царский скульптор, его здоровье и силы угодны царскому дому, он находится под его особым покровительством, и горе тому, кто осмелится поднять на него руку! Рабы говорят, что кто-то ударил Хесира и что ты была при этом, говори — кто?

Как я могла разомкнуть уста, как могла назвать имя Хоремхеба, главного управителя царским хозяйством, правителя Дома войны, начальника над всеми военачальниками Кемет? В отчаянии я опустила глаза и сжала руки у груди, зная, что не в силах сказать правду. Придворные смотрели на меня, и особенно внимательно — придворный звездочёт, в глазах которого я вдруг увидела не только сострадание и жалость, но и решимость помочь. Склонившись перед фараоном в почтительном поклоне, он сказал:

— Твоё величество, если прикажешь, мы с божественным отцом Мернепта осмотрим твоего скульптора и постараемся помочь ему, если наши познания во врачебном искусстве позволят нам сделать это. Прикажи нам войти в дом и осмотреть, больного, и я надеюсь, что мы сможем принести тебе радостную весть.