Божественное светило взошло наконец, расплескало на голубой ткани небес брызги яркого золотого света. И тотчас же, как и сказал жрец, на вершинах гор появились отряды хананеев. Медленно сползала тёмная масса с гор, стекала, подобно расплавленному металлу, вскипала в лощине остриями копий, острыми углами громадных щитов. Казалось; всё видимое глазом пространство заполнила тёмная текучая масса, казалось, будто громада чёрных туч, скопившаяся на земле, расползается по ней и вот-вот начнёт медленно и грозно подыматься в небеса, казалось, что воздух стал тяжёлым от острого блеска копий и глухого рокота шагов сотен ног, и броситься вперёд, в эту чёрную гущу, было так же страшно, как кинуться без дороги в жерло песчаной бури. Хоремхеб не спеша надел шлем, взялся за рукоять меча с видом человека, берущегося за привычный труд. Фараон взошёл на свою боевую колесницу, и я занял своё место позади него. Взор фараона был прикован к вражескому войску, летел вперёд, подобно стреле, проникал всюду, подобно солнечному лучу, но каждый из видящих фараона мог бы поклясться — он был спокоен. Было ли то привычное спокойствие человека, двенадцатилетним мальчиком вставшего у руля великого государства, или это спокойствие внушали ему боги, оберегающие его? Любой полководец признал бы причиной первое, любой жрец — второе, но мне казалось, что в молодом фараоне чудесно соединилось божественное и человеческое, так что нельзя было провести границу между ними. Хоремхеб, а вслед за ним Джхутимес и Кенна взошли на свои колесницы. Всё войско разразилось неистовыми приветственными криками, когда увидало своего владыку, повелителя Обеих Земель, возлюбленного сына Амона-Ра, любимца войска и народа, любимца всей страны Кемет. На губах его величества появилась лёгкая радостная улыбка, но лицо его осталось серьёзным. Хоремхеб принимал восторженные крики в свою честь снисходительно, он стоял, могучий, красивый, легко поигрывая мускулами, на лице его была добродушная улыбка. Вот и настал великий день, когда его величество в полном боевом вооружений встал во главе своих войск, и это сражение, конечно, будет последним и решающим, ибо никто уже не мог представить, что можно проиграть битву на глазах у фараона. Разве его величество не был потомком воинственного Джхутимеса III? Разве не текла в его жилах кровь великих фараонов-завоевателей?
Опытному воину нетрудно было понять, что сражение предстоит нелёгкое. Хананеи были великолепно обученными воинами, они умирали, зажав в зубах древко копья, и на их стороне было слишком мало богов, которые могли бы поспорить между собой за победу в этой битве и, перессорившись, способствовать успеху воинов Кемет. К тому же во главе их стоял опытный военачальник Тенепи, силу которого мы уже успели оценить в некоторых незначительных стычках. Что может поделать с ним молодой фараон, вышедший на свою первую битву? «О боги, — подумал я, — пошлите нам победу, сохраните невредимым его величество!» Хоремхеб спокойно обратился к фараону, сохраняя достоинство опытного воина:
— Твоё величество, разреши мне командовать войсками, повинующимися одному твоему взгляду, ибо луч солнца не замечает мелких песчинок, а мои глаза привыкли замечать их прежде, чем они начнут хрустеть на зубах. Прикажи, и я велю разрубить на куски ряды вышедших вперёд лучников. Жду твоего слова, твоё величество, возлюбленный сын Амона-Ра.
Только человек, чьё сердце подобно камню, чей разум подобен безжизненному песку Ливийской пустыни, мог не попять, что творилось в этот миг в сердце его величества Тутанхамона. Он закусил губу, и руки его нервно сжались у груди. Ему было ведомо, что медлить нельзя, но что делать, как и куда вести войска, какие отдавать приказания, он не знал. А рядом стоял опытный полководец, закалённый в боях Хоремхеб, могучий лев страны Кемет. Но ведь Джхутимес III, его великий предок, сам вёл в бой войска, сам отдавал приказания, сам рубил врага своим мечом, и сколько лет ему было, когда он впервые встал во главе своего войска? Конечно же, не семнадцать, но он тоже был молод. И буря, бушевавшая в груди фараона, казалось, достигла моего сердца. Одно его присутствие могло решить исход боя, и он мог бы не покидать своего шатра и только наблюдать за битвой, но он пожелал участвовать в ней, и достойно ли было, чтобы командовал кто-то другой, хотя бы это был Хоремхеб? Гордыня издавна была причиной многих людских бедствий, и с тревогой смотрел я на его величество, которому предстояло решить столь трудную задачу. И его величество сказал:
— Повелеваю тебе, Хоремхеб, вести войско и побеждать.
Хоремхеб не скрыл своего удовольствия, оно так ясно выразилось на его лице, что фараон улыбнулся, хотя я понимал, как нелегко было ему это сделать. Полководец наклонил голову в знак повиновения и, выпрямившись, крикнул:
— Его величество приказывает колесницам идти вперёд, а лучникам следовать за ними с правой и левой стороны!