— Это так, божественная госпожа. Его величество одарил меня своей милостью, возвысил меня из праха, вернул мне моё звёздное небо. Я поклоняюсь ему, как великому властителю, я причисляю его к богам, я люблю его, ибо рабу позволено любить его господина. Но всей любви всех жителей Кемет недостанет, чтобы отблагодарить его за то, что сделал он для своей страны...
Она удивлённо посмотрела на меня.
— Ты так хорошо разбираешься в государственных делах, Раннабу?
— Я читаю тайны неба, моя божественная госпожа. Звезда его величества горит ярко, так ярко, что глаза не в силах вынести блеска её лучей. Восстанавливать то, что было разрушено, возводить из руин поверженные города всегда труднее, чем разрушать. Но те, кто восстанавливает, всегда меньше запечатлеваются в памяти народа, чем разрушители. Так, увы, случится и с его величеством, божественным Тутанхамоном. Береги его, госпожа! Звезда, горящая слишком ярко, подвержена большей опасности сгореть, чем та, что тлеет ровно и тихо. Так заведено со времени сотворения мира, и так будет, ибо маленькая звезда дарит свой свет только самой себе и двум-трём ближним звёздам, большая же и яркая светит так, что лучи её достигают самых дальних уголков неба и даже лежащей далеко внизу земли. Она сгорает, не вынеся собственного блеска, сгорает в себе самой, как пламя в пламени. Только сила этих лучей воздвигла из праха поверженных богов Кемет, ибо страх, вселившийся в души людей, и неверие, которым людские сердца отравляются очень быстро, успели уже пустить свои корни и не могли быть вырваны обыкновенной человеческой рукой. Твой возлюбленный господин свершил небывалое, божественная госпожа, и если лучи его звезды не будут надломлены, он восстановит всё, что было разрушено, восстановит в новой силе и славе. Идущие вслед за ним воспользуются плодами его трудов, и кто знает, не присвоят ли они себе его деяния? Его судьба — судьба бога Телепина[140] и вашего Осириса, судьба умирающего бога, которому суждено воскреснуть после, в иных мирах...
Я не в силах был остановиться, не в силах изменить хотя бы одно слово из того божественного свитка, что был сейчас развернут перед моими глазами. Голос мой мне самому казался незнакомым, отрешённым от меня самого, существующим отдельно от меня, и я не мог остановиться, даже если царица приказала бы мне замолчать. Но она слушала со страхом, широко раскрыв глаза, прижав к груди тонкие нежные руки, уронив веер, похожий на крыло распластанной мёртвой птицы. И когда замер звук моего голоса, она долго ещё молчала, глядя на меня и беззвучно шевеля губами, словно шепча охранительное заклинание, оберегающее человека от врагов видимых и невидимых, явных и тайных. Потом сказала:
— Поистине, бог говорил твоими устами, звездочёт Раннабу! Ты заставил меня увидеть то, что было скрыто от меня, и то, на что я смотрела, закутав лицо. Раннабу, ты великий мудрец, ты могущественный чародей, ты лучше меня сможешь защитить моего господина, так не оставляй его! Мне страшно, я боюсь за него, Раннабу. Ты слышал, что он собирается участвовать в битве с хананеями? Скоро он покинет меня. Хорошо, что с ним отправится Мернепта. Он любит его величество, как отец, он тоже защищает его своими молитвами, но Мернепта стар, очень стар, я боюсь, что его молитвы уже не имеют той силы, как в былые годы, многое он повторяет по привычке, многого уже не замечает вокруг. Ты ведь знаешь, что Мернепта....
Желание его было непреклонно, ничто не могло поколебать его, оставалось лишь склонить голову перед решением фараона, и в конце третьего месяца времени ахет царское судно отбыло на северо-восток, в страну Ханаан, где Хоремхеб уже много лет сдерживал яростный напор отрядов кочевых племён. Теперь же настало время решительных действий, и его величество пожелал лично участвовать в войне с хананеями, надев боевой шлем и взяв в руку оружие. Сердце моё радовалось тому, что мой мальчик, мой возлюбленный сын Небхепрура Тутанхамон согласился на мою просьбу отправиться с ним, хотя и посетовал на трудности долгого пути для человека моих лет. И вот я в качестве царского писца оказался в стране хананеев, с которыми предстояло сразиться Великому Дому Кемет.