Тутанхамон

Фараон повелел, и мумия Эхнатона была извлечена из своей гробницы в скалах близ Ахетатона и перевезена тайно в новую столицу. Тотчас же начались работы в гробнице Кийи, они и впрямь велись в глубокой тайне, самые верные и надёжные люди из тех, кого называли хенти-уши[139], были привлечены к тайным трудам в Месте Правды, и каждому из них за молчание была обещана щедрая, поистине царская награда. Царица Анхесенпаамон, которой, разумеется, тайна была открыта, радовалась такому решению своего супруга и даже повеселела, постепенно обретая вновь живость и грацию юной газели. Она и помыслить не могла о том, какую тяжкую борьбу постоянно ведёт Тутанхамон, и ей казалось обидным, что он уделяет ей мало времени. Её старшая сестра Меритатон, царица-вдова, часто говорила ей, видимо, напоминая о каком-то давнем разговоре: «Ты должна была тогда внимательно слушать меня, маленькая моя царица!» Анхесенпаамон обижалась, губы её складывались в очаровательную капризную гримаску, но стоило только Тутанхамону войти к ней или просто прошептать ей что-либо на ухо, она забывала все свои горести и лучилась счастьем. У этой совсем юной девушки была счастливая способность в один миг отдаваться нахлынувшему на неё счастью, и я искренне желал ей добра, глядя на то, как она оживает и своей улыбкой, своим нежным голоском, тёплым взглядом своих лучистых глаз оживляет всё вокруг. Она по-прежнему любила слушать мои песни, шутила со мной и часто беспечно болтала, вызывая мою улыбку своей наивностью и очарованием. Однажды она позвала меня в нарядную беседку, увитую цветами и виноградными лозами, где обычно фараон проводил с нею недолгие часы. Всё дышало любовью в этом очаровательном покое, и я невольно почувствовал неловкость за своё уродство, никак не соответствующее убранству и воздуху этого чертога любви. Царица в лёгком, полупрозрачном одеянии лежала на ложе, поигрывая веером, на её губах порхала задумчивая, мечтательная улыбка, и от этого лицо в полутени казалось ещё более очаровательным. Она заговорила со мной, милостиво разрешив мне опуститься на подушку возле её ложа.

— Раннабу, скажи, тебе знакомы тайны колдовства?

Я не слишком удивился её вопросу, многие женщины прибегали к услугам чародеев, истинных или поддельных, а царица тоже была всего лишь женщиной. Я склонил голову и почтительно ответил:

— Известны, твоё величество, божественная госпожа.

— Знаешь ли ты способ, чтобы заставить мужчину полюбить женщину?

— Знаю.

— А если он уже любит её, то укрепить его чувство?

— Могу и это, божественная госпожа.

— А заставить его... — Она запнулась и скрыла своё лицо веером, — заставить его почаще бывать с ней?

— Могу, божественная госпожа.

— Тогда... — Она задумалась, чуть прикусив нижнюю губку, вновь поигрывая роскошным веером из белых перьев. — Тогда окажи мне эту услугу, Раннабу. Но об этом никто не должен знать, ты понял? — никто! Я дам тебе много серебра. Если колдовство окажется удачным и мой муж... — Она вдруг засмеялась, поняв, что выдала свою тайну. — Да, я хочу околдовать моего собственного мужа, его величество Тутанхамона! Твоё колдовство, Раннабу, конечно, не причиняет вреда?

— Колдовство есть колдовство, божественная госпожа. Последствия могут быть разными.

Она вздрогнула и пристально посмотрела на меня, брови её грозно сдвинулись.

— Другие чародеи говорили мне, что их колдовство не причиняет вреда, Раннабу.

— Они обманывали тебя, великая госпожа. Всякое колдовство, даже доброе и с самыми лучшими намерениями, может причинить человеку вред. Это происходит потому, что духи, которых принуждают делать что-либо помимо их воли, могут вырваться из-под власти чародея и отомстить ему за насилие над собой.

— Чародею?

— Ему прежде всего, но это почувствует и тот, на кого направлено колдовство.

Анхесенпаамон вздрогнула, и я подумал, что она, должно быть, уже обращалась к услугам каких-то чародеев. Я подумал: «О, великий Баал, сделай так, чтобы эти чародеи были лишь искусными обманщиками!» Поняв, что встревожил царицу, я сказал:

— Но это, твоё величество, бывает лишь в том случае, когда чародей действительно силён и может повелевать духами тьмы, которые всегда сильнее добрых.

— Почему же сильнее, Раннабу?

— Потому что великий владыка создал мир таким, каков он есть, божественная госпожа, и тот, кто пытается изменить мировой порядок хотя бы в малой его части, соприкасается с гордыми духами тьмы, внушающими человеку, что он может быть сильнее богов. Злые духи всегда охотнее слетаются на зов, чем добрые, которые неохотно нарушают веления божества.

— Так учат ханаанские мудрецы?

— Да, великая госпожа.

Веер в её опущенной руке слегка затрепетал, выдавая невидимую, тщательно сдерживаемую дрожь. Она думала о чём-то своём, и мысли её были невесёлыми. Я видел это по её прелестному лицу, на которое внезапно легла тень грусти.

— В таком случае, Раннабу, я никогда не буду прибегать к колдовству и приказываю тебе никогда не употреблять его против фараона, кто бы ни просил тебя об этом. Я заметила, ты любишь его?