Иногда Мод осмеливалась отправиться с ребенком в шумное, пыльное Сити, испытывая желание видеть движение и жизнь. Обыкновенно она останавливалась на своем любимом пункте возле Аквариума. Здесь были скамьи. Мод садилась, а Эдит бегала или играла в песке. Мод смотрела на бухту Гудзонова залива, по которому в разных направлениях сновали десятки судов. Вдали, в солнечном тумане, рисовался светлый силуэт Статуи Свободы, как бы парящий над водой. Из пароходных труб струился белый пар, из бухты доносились пронзительные свистки буксирных пароходов и глухой рев корабельной сирены. Иногда совсем вблизи слышался свисток приближавшегося парохода, и громаднее судно, палуба которого была усыпана людьми, проходило мимо, рассекая грязные воды залива.
– Эдит, пошли привет пароходу! – говорила Мод.
Эдит поднимала голову, размахивала в воздухе маленьким ведерком и кричала пронзительно, как свисток парохода…
Мод снова усердно принялась за музыку. Она начала брать уроки. Несколько недель она посещала все большие концерты; сама играла на двух благотворительных вечерах. Музыка доставляла ей наслаждение, но всегда к этому примешивалась мучительная скрытая тоска. Мод музицировала всё реже и наконец совсем прекратила свои занятия. Она стала посещать публичные лекции по воспитанию детей, гигиене и этике. Ее имя даже появилось в списке дам Комитета вспомоществования инвалидам и воспитания сирот, который представлял собою одну из тех современных амбулаторий, где перевязываются раны, нанесенные немилосердной борьбой за существование…
Однако она всё же не могла заполнить пустоты жизни, которую ощущала. По вечерам она всегда звонила Маку, и ей становилось легче, когда она слышала в телефоне его голос.
– Ты приедешь сегодня к обеду, Мак? – спрашивала она с тревогой.
– Сегодня?.. Нет… сегодня нельзя. Но завтра я приеду… Устрою это. Как себя чувствует Эдит?
– Лучше, чем я, Мак! – Но Мод смеялась при этом, чтобы не огорчать мужа.
– Можешь подвести ее к телефону?
Мод, счастливая, что он вспомнил о ребенке, поднимала Эдит к телефону, и та что-то болтала отцу в аппарат.
– Ну, прощай, Мак! Сегодня, так и быть, я не сержусь, но завтра тебе не будет никакого снисхождения. Слышишь?..
– Да, слышу. Завтра непременно. Спокойной ночи, Мод!
Но всё чаще случалось, что Леону не удавалось оторвать Мака от дела и заставить его подойти к телефону. И Мод, несчастная и раздраженная, бросала трубку и начинала плакать.
По вечерам она читала. Но скоро решила, что большинство книг лжет. Жизнь совсем не такова! Случалось, однако, что в какой-нибудь книжке она находила подтверждение своего горя. Тогда, совершенно расстроенная, в слезах, она ходила взад и вперед по пустым, безмолвным комнатам. И вот ей пришла в голову чудесная мысль самой написать книгу! Это будет совсем особенная книга, и она поразит Мака. Мысль эта опьянила ее. Целый день Мод бродила по городу, думая о книге и ища подходящую тетрадь в переплете. Наконец она нашла то, что ей было нужно: дневник в переплете из крокодиловой кожи и с изящной желтоватой бумагой. Сейчас же после обеда она написала на первой странице: «Жизнь моей маленькой дочурки Эдит и то, что она говорила. Записано ее матерью Мод». На второй странице она написала: «Да хранит судьба мою дорогую Эдит!» На третьей: «Моя маленькая дорогая дочка родилась…»
Эту книгу она предназначала в подарок Маку к Рождеству. Работа увлекла ее и заполнила много одиноких вечеров. Мод тщательно записывала все мелочи, забавные слова и выходки девочки, все ее наивные и мудрые вопросы и замечания. Но иногда она забывала о книге и снова погружалась в собственные мысли и заботы.
Она жила от воскресенья до воскресенья – Мак приезжал домой.
Эти дни были для нее праздником. Она украшала дом, приготовляла изысканные блюда. Но иногда Мак не мог приехать и в воскресенье. Один раз его вызвали в Буффало, в другой раз он привез с собой инженера Шлоссера и весь день провел с ним в обсуждении технических вопросов.
Однажды Мод явилась в необычное время во дворец синдиката и послала Леона сказать Маку, что ей надо его видеть.
Она ждала его в столовой, рядом с рабочим кабинетом Мака, и слышала, как чей-то голос перечислял названия различных банков.
Она узнала голос С. Вульфа, которого терпеть не могла.
Вдруг он замолчал, и Мод услышала, как Мак крикнул:
– Сейчас! Скажи сейчас, Леон!
Леон шепотом передал ей ответ.
– Я не могу ждать, Леон…
Китаец в смущении взглянул на нее и бесшумно вышел. Но тотчас же после этого вошел Мак, разгоряченный работой и в самом лучшем настроении.
Он нашел Мод горько плачущей.
– Мод, что случилось? Что-нибудь с Эдит? – спросил он с испугом.
Мод зарыдала сильнее. Да! Да! Он думал только об Эдит, а не о ней. Разве с ней не может что-нибудь случиться?
Как ребенок, начавший плакать, она не могла остановиться.
– Я не в силах больше жить так! – прошептала она.
Мак постоял с минуту в смущении и наконец, положив ей на плечо руку, сказал: