Туннель

Он испробовал разные профессии, вплоть до карманника. Сначала он перебрался в Вену, затем в Берлин. Самуэль Вольфсон искал свою дорогу. Он выучил на память множество сведений из иностранных газет. Через три года поступил за нищенское вознаграждение корреспондентом к одному биржевому маклеру в Берлине. Но в Берлине «платье всё еще было ему узко». Здесь он всё-таки был венгерцем и евреем. Он убедился, что его путь лежит через Лондон, и стал бомбардировать своими предложениями Лондонский банк.

Всё было безуспешно. Лондону он не был нужен, но он, Самуэль Вольфсон, решил заставить Лондон принять себя. Его инстинкт толкнул его к китайскому языку, и его мозг одолел и этот язык. Учился он у одного студента-китайца, для которого доставал вместо вознаграждения почтовые марки. В это время Самуэль жил хуже собаки. Он имел мужество никогда не давать на чай кельнерам, никогда не ездил в трамваях и огромные расстояния проходил пешком, несмотря на боль в ногах вследствие мозолей и плоской ступни; он давал уроки иностранных языков за восемьдесят пфеннигов в час, делал переводы. Денег!.. Денег!.. Он не переставал мечтать о богатстве. Самые смелые надежды роились у него в мозгу. Он не давал себе ни минуты отдыха, не знал ни сна, ни покоя, ни любви. Он сгибал спину под ударами и унижениями, которыми награждала его судьба, но тотчас же выпрямлялся снова. И вдруг решился всё поставить на карту: отказался от места, заплатил тридцать марок за чистку и пломбировку зубов, купил элегантные ботинки, заказал себе английский костюм у лучшего портного и поехал в Лондон как джентльмен. Там, после четырех недель напрасных поисков, ему наконец улыбнулось счастье. В банкирском доме «Тойлер и Терри» он натолкнулся на другого, подобного ему Вольфсона, который уже проделал такую же метаморфозу, как и он. Этот Вольфсон говорил на стольких же языках, как и Самуэль, и заранее торжествовал победу над новым искателем приключений. Но Самуэля спас китайский язык. Это был величайший успех в его жизни. Его соперник был несказанно удивлен, услышав, как новый Вольфсон бойко разговаривал с китайцем-переводчиком по-китайски. Через три дня Вольфсон вернулся в Берлин, но уже не для того, чтобы там оставаться. Теперь он уже был англичанином, благородным туристом, и говорил только по-английски. В тот же вечер он уехал, как пассажир первого класса, в Шанхай, приводя в трепет прислугу спальных вагонов своими требованиями. В Шанхае он чувствовал себя свободнее, он видел перед собой новые горизонты. Но его «платье всё еще было ему тесно». Там он не был англичанином, хотя и старался копировать своих клубных сотоварищей. Он крестился, принял католичество, хотя никто этого не требовал от него. Он сделал сбережения (его старый отец мог теперь бросить свое ремесло могильщика) и уехал в Америку.

Наконец он мог свободно дышать! Наконец он чувствовал на себе спокойное, удобное платье! Перед ним лежал открытый путь, и он мог приложить свою энергию к делу. Он быстро превратился в американца: Самуэля переделал в Сама, Вольфсона – в Вольфа, причем писал свою фамилию через два «о» и выговаривал ее «Вульф», чтобы никому в голову не пришло заподозрить в нем немца. Окончательно отказавшись от английского акцента, он сбрил свои английские усы, стал говорить в нос, громко и оживленно, первый снимал пиджак во время жары и ходил по улице в одном жилете. Он разваливался по-американски в кресле чистильщика сапог. Однако время превращений уже прошло. Это было ему нужно раньше, чтобы сделаться тем, чем он стал, но теперь – точка!

Несколько лет он работал на бирже хлопка в Чикаго, а затем перекочевал в Нью-Йорк. Его знания, талант и неслыханная работоспособность быстро выдвинули его в первые ряды биржевых дельцов. Он наконец нашел свое место, обойдя земной шар, и мог топтать теперь других, как прежде топтали его. Он принял важную осанку, бросил прежние развязные манеры биржевого маклера и в доказательство, что может поступать как угодно, отпустил маленькие бакенбарды, придав своему лицу индивидуальный характер.

В Нью-Йорке на его долю выпало такое же счастье, как в Лондоне за несколько лет до этого. Он натолкнулся на второго С. Вульфа, но только на Вульфа огромного калибра. Он натолкнулся на Ллойда. В то время С. Вульф не занимал еще видного места на главной бирже, но судьба захотела, чтобы он провел на бирже небольшой маневр против Ллойда. Вульф сделал два искусных шахматных хода, и Ллойд, прекрасный знаток такого рода игры, почувствовал сразу, что здесь ему пришлось столкнуться с настоящим талантом. Ллойд привлек Вульфа в свое предприятие. Вульф поднимался всё выше и выше. Он не успокоился, пока не достиг самых высоких финансовых сфер. И вот в возрасте сорока двух лет, немного ожиревший, наживший астму, он занял видный пост в синдикате атлантического туннеля.