Туманы и чудовища

Буян спал, и Леда не смела глубоко вздохнуть, потому что не знала, как он на нее отреагирует. Она лишь смотрела: за тем, как сияет на чешуе побежалость, как щупальца под гребнями лениво шевелятся и как подрагивают остовы крыльев. Он был ошибкой, воплощением того, чего не должно быть, – и в то же время выглядел удивительно правильно. Ему приходилось опираться на когти крыльев, как делали летучие грызуны под крышами некоторых соборов, и вытягивать лапы, и опираться на хвост. На суше он был почти неуклюжим, в воде – почти изящным. А в воздухе? Могли ли эти тонкие остовы и перепонки вообще его там удержать?

Всякий раз, когда Буян оказывался так близко, Леде было совсем не до разглядывания его механики: она пыталась не отправиться на корм рыбам, или боролась с песней, или заново училась дышать. Теперь же она как можно тише опустилась у одного из кресел и оперлась на него локтями. Достать из сумки блокнот и карандаш оказалось сложно, потому что она все-таки старалась не шуметь.

Рядом с Буяном было тепло. Может, с Ледой играло шутку исправное отопление, но она не могла проверить, на месте ли нити. Она подтянула к груди колени, расположила на них бумагу и принялась рисовать.

Чертежи у Леды выходили не лучшие, но рисовать с натуры ей иногда удавалось. Вряд ли кто-то смог бы сделать по ее наброскам точный механизм, но она просто пыталась разобраться, как работает Буян.

Крылья начинали расти чуть выше лопаток – вероятно, там были какие-то лишние кости. Может, нити помнили, что большинство населяющих сушу тварей – четвероногие, и торопились, свивая его. Может, нити заметили змею, потом споткнулись о море, что постоянно снилось Леде, и загребли щупальца, и странную форму черепа, и всё остальное тоже…

Леда не могла представить, откуда нити черпали вдохновение для этой пасти. Засмотрелись на цветок? Говорят, за Хребтом, где-то у остатков Хвоста, водились такие – готовые сожрать проходящего мимо путника и выплюнуть косточки, чтобы не подавиться.

Карандаш шуршал по бумаге, голова Леды тяжелела, и она не заметила, когда снова провалилась в сон.

Ей приснилось не море. Ей приснился маяк.

Она пыталась спуститься по витиеватой лестнице, не приспособленной для человеческого шага, и ноги ее соскальзывали, и никто ее не ловил.

Леда проваливалась в темноту и летела, летела… летела так долго, что добралась до уродливого шрама на ткани Мироздания – Пореза. Он светился так ярко, что пришлось прикрыть глаза.

Она услышала первые ноты знакомой песни, а потом…

…проснулась.

Проснулась резко, мотнув головой, – плечо тут же отозвалось болью – и заморгала.

В окна лился серый дневной свет. Лучи солнца едва прорывались сквозь завесу тумана, и Леде показалось, что теперь она точно на дне моря. Дом затонул в великом приливе, который она проспала: вместе с ней и ее ошибкой, которую она так и не успела исправить.

Буян не спал, но и не шевелился – его желто-рыжие глаза смотрели на Леду не мигая.

– Доброе утро, – пророкотал он куда-то себе в лапы, на которых все еще лежал, и акцент его превратился в бульканье.

Леда хихикнула и прикрыла рот рукой. Глаза Буяна тут же сосредоточились на ее ладонях – Леда сняла перчатки перед тем, как рисовать, она еще не привыкла обращаться с такими деликатными инструментами… хватало и того, что ей приходилось как-то выкручиваться со столовыми приборами.

Молнии бежали по ее запястьям наперегонки с венами. Леда подавила желание отдернуть руку, спрятать ее подальше и медленно опустила пальцы.

А потом взгляд ее упал на нить. Золотистую нить, которую она не видела с тех пор, как лишилась своих последних крошечных ножниц. Хотя нет, погодите… видела!

Видела и на маяке тоже, но тогда мысли ее неслись вперед, и она даже не поняла, насколько это невозможно. Она слишком привыкла замечать их и раньше – стоило лишь чуть повернуть голову и напрячь зрение.

– Какого… – прошептала Леда и потянулась вперед, не смея даже надеяться…

– Ты ее видишь?

Буян успел проследить за ее взглядом и теперь приподнял массивную голову, расставил гребни – так, словно собирался защищаться.

– Нить?

– Да. – Буян подтянулся чуть ближе, перебирая когтями и стараясь не потревожить лежавшую на чешуе хвоста нить.

– Она – твоя, – прошептала Леда чуть виновато и затаила дыхание, сама не зная почему.

Но золото нити отражалось в глазах Буяна, и это почти завораживало. Леда не забыла ее болезненных прикосновений – носила напоминание о них, – но сейчас, как никогда, хотелось снова дотронуться до этого сияния. Просто чтобы проверить – сможет ли.

– Моя? – полупрошипел-полупрошептал Буян. – Та самая?