Туманы и чудовища

Романтики стали бы искать нить судьбы рядом с сердцем. Хорошо, что Леда никогда особо не интересовалась романтикой. Чаще всего она влюблялась в идеи, теории и механизмы; когда же дело касалось человеческих привязанностей… Леда не понимала, почему в пятнадцать мир вокруг словно бы взорвался. Даже Сольварай перестала гоняться за мальчишками, размахивая импровизированным цепом. Теперь она преследовала их незаметно и бросала в них не камни, а смущенные взгляды. Последнее можно было объяснить и тем, что Соль решила пожалеть свои волосы, но даже Ваари начали обсуждать погодок так, как никогда не обсуждали прежде, и Леда… Леда была рада, что в конце концов переехала.

Ткачи, она многое бы отдала за ножницы. За возможность отыскать неровные края магического полотна, за нежное камертонное «дзынь» лезвий, сообщавших об остатках магии. С ножницами она могла проследить за… ну, не любой нитью, хотя мастер порой говорил, что Леда способна и не на такое. Она искала почти интуитивно, замечала малейшие неисправности, даже когда у мастеров замыливались глаза. Подарок Жоррара годился только…

Подарок Жоррара!

Леда подпрыгнула и принялась шарить по карманам, запустила руки в спутавшиеся после сна кудри. Куда, куда пропал ее единственный способ идти по следу? Что?.. А потом она вспомнила, как боролась с песней, и с волнами, и с чудовищем. Ее крошечные ножнички наверняка утащил с собой первый же прибой. Проклятье! Как теперь найти Алетею?

Ее механог был важен. Леда не знала, чем именно, но если Беневолент оказался здесь, то он мог сделать это с ее помощью. Может, они планировали что-то. Может, Леда рассказала ему об Инезаводи и о том, где останавливаются корабли и как лучше попасть на один из них, или…

– Уже уходишь?

Леда умудрилась не заметить рыжую шевелюру Тильвануса Шторма в розоватых отблесках зари. В Когти ее бы точно не взяли. Чья, чья же это была светлая идея – отправить ей бордовый мундир? Ключ, открывающий все двери. Что она должна была найти?

– Ого, когда это ты успела?

Тиль подошел ближе и провел пальцами, усыпанными редкими веснушками, по швам на изодранном мундире. Леда проснулась рано – то ли от духоты, то ли из-за странного сна, отыскала швейные принадлежности – они лежали на обычном месте – и заштопала следы когтей. Это ее успокаивало. В какой-то степени. Да, она больше не могла резать нити-струны и закручивать узелки магии, но могла починить что-то простое. Что-то ближе к телу. Держать иглу оказалось непривычно – в столице все они были серебряными или золотыми, может, чтобы еще больше отличаться от небесного железа, из которого ковали Цеховые ножницы. Иглы в доме Штормов были железными, и Леда постоянно ждала: вдруг та, что она сжимает в пальцах, ужалит ее? Оставит след – если не белый, то алый и уродливый, рваный и ужасный. Но иголка лишь тянула за собой нить – самую обычную, грубую, синюю, как морские глубины. И с каждым стежком дыхание Леды становилось ровнее.

– Пока ты бездельничал, конечно. – Леда приподняла бровь и покружилась, показывая все линии стежков. Как ни старалась, ровными их сделать не удалось. На полпути она сдалась и попыталась повторить подвиг «Кракена», который вгрызся в берега Инезаводи, не заботясь об аккуратности.

– Я не бездельничал, – заворчал Тиль. – Я набирался сил для…

Он прикусил язык и испуганно поднял на Леду взгляд.

– Все еще не уверен, что ведьме можно верить?

– Ты – Шторм. Конечно, я могу тебе верить. Но… пообещай, что никому об этом не расскажешь.

Леда скрестила руки на груди.

– Ты ведь понимаешь, что, как представитель власти, я не имею права такого обещать.

– Тогда пообещай, как Шторм. Поклянись своими молниями.

Тиль кивнул на ее перчатки, и Леда сглотнула. Приспустила их так, чтобы стали видны запястья.

– Клянусь своими молниями.

Тиль сверкнул зубами и унесся в сторону покосившейся завалинки, нашарил там что-то и гордо преподнес Леде.

– Не знаю, что это, но, думаю, Буяну понравится куда больше ракушек, и тогда он перестанет напускать поющий туман, и…

Леда присела на корточки и приоткрыла рот. В маленьких бледных ладонях Тиля была зажата часть хвоста Алетеи.

Леда видела скорпионов только в музеях, и то кусками. Фарлодские торговцы говорили, что в барханах на востоке встречаются такие, на которых можно вскочить, и юнцы соревнуются, кто дольше продержится на панцирной, разогретой солнцем спине, не получив меж лопаток или по ягодицам укол жала. Охотиться на идиотов у скорпионов желания нет, и они уползают, оставляя полупарализованных фарлодцев ковылять до ближайшей тени. Мира клялась, что до ее отъезда из страны действующим чемпионом была одна из танцовщиц Театра масок – каравана, развлекающего людей ловкими, смелыми фокусами. Леда не знала, как зовут эту танцовщицу, но про себя называла Алетеей и представляла, как она сгибает колени и двигает бронзово-медными плечами, стараясь удержаться на металлической конструкции. В Фарлоде вместо Цеха была Маревая Ложа, и ножницы их были куда более фигурными и эфемерными. Леда никогда не видела их мастеров за работой.