Тухачевский против зомби

5 августа 1918 года в селе Кучки Пензенского уезда были убиты пять продармейцев и трое членов сельского комитета бедноты. Вспыхнувшее восстание перекинулось на ряд соседних уездов. Ситуация осложнялась тем, что в 45 километрах от места событий проходил Восточный фронт. 9 августа 1918 года Ленин отправил в Пензенский губисполком указания: «Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города». 11 августа 1918 года Ленин отправил телеграмму о подавлении кулацкого восстания в Пензенской губернии, в которой призвал повесить 100 кулаков, отнять у них весь хлеб и назначить заложников. После отправки ленинских телеграмм были арестованы и расстреляны 13 непосредственных участников убийства и организаторов восстания. Кроме того, в уездах были проведены сходы и митинги, на которых разъяснялась продовольственная политика Советской власти, после чего крестьянские волнения прекратились.

В середине августа 1920 года в связи с получением информации о том, что в Эстонии и Латвии, с которыми Советская Россия заключила мирные договоры, идёт запись добровольцев в антибольшевистские отряды, Ленин в письме Э. М. Склянскому призывал «перевешать кулаков, попов, помещиков». Он писал буквально следующее: «Прекрасный план! Доканчивайте его вместе с Дзержинским. Под видом „зелёных“ (мы потом на них свалим) пройдём на 10–20 вёрст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия: 100.000 р. за повешенного»…

Обычно он такие заседания собирал редко, а если и собирал, то без особого желания принимал в них участие – все его соратники и современники помнят, как он предпочитал общаться с товарищами при помощи записок, написанных настолько малопонятным почерком, что сравниться с ними могут только теперешние врачебные рецепты. И если уж Ленин сам принимает участие в заседании, то, надо полагать, считает повод серьезным.

– Товарищи, – вождь говорил звонко, почти по-женски, и картаво, то и дело сглатывая букву «р» и превращая ее в «г», – ситуация на Тамбовщине начинает серьезно настораживать. Еще некоторое время назад мы с вами вместе внимательно и с интересом изучили телеграмму товарища Шлихтера о положении дела в его губернии и я, помнится, что-то на ней эдакое начертал товарищам из Реввоенсовета. А, товарищ Склянский?

Еврею Эфраиму Склянскому на момент проведения совещания было 28 лет, и он был отставным военным врачом. К 1917 году ему было 25, и, понятное дело, что никакого военного опыта он не имел. Однако, несмотря на молодой возраст, было в нем уже нечто, присущее сугубо представителям его нации – в его глазах, спрятанным под тусклыми и заляпанными стеклам пенсне – таилась ненависть ко всему русскому и вообще всему человеческому. Глаза были налиты кровью, зрачки бегали туда-сюда, зубы скрежетали, скулы ходили в приступах гнева вдоль стола.

– Так точно, Владимир Ильич, была такая записка. Однако, мне кажется, причина состоит не в том, что мы не обескровили фронт, направив в тыл стратегически важные части, а в том, что на местах бездарные руководители, – слова Павлова оказались пророческими.

– Позвольте? – Никита подал голос. Не побывай он в альтернативной реальности, сто лет спустя, когда истинные лица и Троцкого, и Ленина, и Дзержинского, и Склянского стали достоянием гласности, то, наверное, был бы более сдержан в присутствии вождя, но сейчас он, будучи вдалеке от кровопролития, вновь начал относиться ко всему, что видел, с некоей долей иронии. Осмелел, и решил выступить перед самим Лениным.

– Слушаем Вас, товарищ, – не переставая улыбаться, словно тоже иронизируя и словно тоже побывал сто лет назад или сто лет вперед, разрешил Ленин.

– Эфраим Маркович не прав. Товарищ Шлихтер героически вступил в бой с превосходящими силами противника. Он не виноват, что не имел в распоряжении достаточно штыков и боевого резерва, он не боевой командир!

Ленин перевел взгляд на Каменева. Если бы Никита не знал Буденного, то решил бы, что именно он сидит перед ним – усы главковерха превосходили знаменитые маршальские усы раза в два, только были лучше выпрямлены. Они топорщились и то и дело задевали сидящих рядом Дзержинского и Склянского, заставляя их психовать. Сам главковерх – отставной царский поручик, а по лицу – типичный тупой жандарм, живший по принципам «тащить и не пущать» – сидел с глупейшим, свойственным лоботрясам из царской армии, выражением лица и, казалось, вообще не понимал, что от него хотят. Голова его раскачивалась как болванка, глаза были пустыми как стекляшки, усы постоянно щекотали присутствующих – одним словом, на главнокомандующего вооруженными силами молодого государства он мало походил.

Троцкий в своей знаменитой книге о Сталине позже напишет о Каменеве так: «Ему не хватало глубины и твёрдости. Ленин потом сильно разочаровался в нём и не раз очень резко характеризовал его донесения: «Ответ глупый и местами неграмотный».

– Что скажете, Сергей Сергеевич? Почему не обеспечили губернию штыками?