Тухачевский против зомби

– Товарищи, – говорил Шлихтер, восседая за столом с перевязанной головой. – Положение в губернии достигло критических масштабов. Мало того, что погибло несколько продотрядов, а также истреблены все до единого сотрудники советских органов и организаций на территории уездов, захваченных антоновцами, так мы еще и потеряли целый карательный отряд. Это говорит о том, что и численность мятежников, и их боевой дух способны нанести куда более существенный урон Советской власти, чем сейчас мы склонны думать.

– Боевой дух? – вскинул брови Павлов. – Что Вы имеете в виду, Александр Григорьевич?

– А то, Александр Васильевич, что речь идет не об обыкновенных крестьянах, вооруженных захваченным у белочехов арсеналом. Они перебили весь мой отряд без единого выстрела!

– Это как?! – Павлов, опытный кадровый военный, бывший командующий Дивизией особого назначения, не верил своему товарищу по партии. Ему казалось, что у того от страха – из-за недостатка опыта боевых действий – немного помутилось сознание.

– А вот так. Они буквально рвали нас на части и… – Шлихтер задумался. Он видел и сейчас вспомнил, что некоторых его товарищей ели прямо не отходя от места сражения, но говорить об этом не решился – у Павлова и так закрались сомнения в его нормальности, так что сейчас было не до выяснения отношений. Он посмотрел на Никиту. Юноша понял, почему тот не рассказывает всей правды, и решил его поддержать.

– Александр Григорьевич прав, – сказал он, – все так и было. Я видел это своими глазами.

– Почему же Вы, если все видели, не вмешались и не пресекли насилие взбесившейся толпы? – бросил реплику все тот же Павлов. Теперь на смену подозрениям в отклонениях пришли подозрения в крамоле.

– Извините, Александр Васильевич, но если бы этот молодой человек принял предложенный Вами вариант действий, то ни он, ни я не сидели бы сейчас здесь, – отрезал Шлихтер, – а все здесь присутствующие по-прежнему полагали бы, что речь идет всего лишь о нескольких локальных вспышках.

– А о чем, по-Вашему, идет речь? – не унимался вояка.

– О спланированном, хорошо подготовленном и тщательно организованном всесторонне восстании огромного количества народных масс! Которое задавить не получится не просто несколькими отрядами, а уже и дивизией!

Слова председателя губисполкома прибили Павлова к стенке. Он опустил глаза. Слово взял заместитель Шлихтера, Мищеряков.

– Что же делать?

– Владимир Николаевич, когда Вы последний раз связывались с Москвой по поводу ситуации в уездах?

– Неделю тому. Владимир Ильич велел держать ситуацию на контроле и обещал помочь, но пока, увы…

– А кто еще в Москве знает о ситуации?

– Да все знают! Сам главковерх Каменев обещал прислать несколько вооруженных подразделений!

– И что?

– Сами видите…

– О ситуации со мной докладывали?

– Нет, не успел. Мне казалось, что сейчас еще не время…

– Правильно сделали. Я сам доложу.

– Может не надо? – поднял голос Павлов.

– В каком смысле? Почему?

– А почему, по-Вашему, Владимир Ильич, зная о ситуации, не присылает нам никакой военной продержки? Почему Каменев этого не делает?

– Да потому что идет война! Военные кадры нужны в местах боевых действий, не до конца разбит белочех, продолжается польская интервенция, борьба с войсками Врангеля и Деникина…

– И почему-то, несмотря на это, он отправляет Фрунзе во главе чуть ли не целой армии разбить куда более малочисленный отрядик Махно на юго-востоке Украины. Почему-то Махно, который далеко от России и уже давно не представляет никакой военной опасности, привлекает внимание Ленина, а Антонов, фактически захвативший стратегическую для РСФСР губернию, нет! Как Вы думаете, почему такое?

Шлихтер понимал, что тот хочет сказать, но молчал.

– А потому, что власть в Москве ждет от нас с Вами решительных действий по подавлению восстания. От нас и больше ни от кого!

– Что же будет, если мы не справимся?

– Тогда справятся с нами!

Слова Павлова были настолько правдивы, что прозвучали суровым и громогласным приговором всей советской властной системе в этих стенах. Даже закостенелая коммунистка Инга вздрогнула и стала внимательно вслушиваться в повисшую тишину – слова опытного военного показались ей правдой. Вскоре Шлихтер нарушил эту тишину.

– И потому Вы предлагаете по-прежнему врать, втирать очки и говорить, что мы и сами со всем справимся?! Так, что ли?!

Тишина.

– Ну нет, товарищи. Может быть, Александр Васильевич, во многом и прав, но в целом его утверждение гибельно сейчас для ситуации, в которой мы все оказались. Если мы будем врать Ильичу о том, что ситуация находится под контролем, а на деле территории влияния мятежников будут шириться, то это еще вернее сделает нас скоро лежащими где-нибудь на «Коммунарке»[4] со лбом, вымазанным зеленкой. А признание, как говорит сам Ильич – полнаказания. Так что Вы как хотите, а мы с товарищем Савониным завтра же отправляемся в Москву.

– Но почему со мной? – Никита беспокоился за Ингу и за то, что его долгое отсутствие в Ростове и равно отсутствие оттуда вестей могут негативно сказаться на Николае Степановиче.