Цветные рассказы. Том 1

Леонард ответил ей менее яркой улыбкой, потому что приходилось прикрывать губой черную свинцовую пломбу на одном из передних зубов – в те годы в Советском Союзе еще не умели ставить симпатичные, беленькие, современные пломбы. Не успел он опомниться, как девочка уже стояла около его столика, сохраняя при этом полное самообладание. На ней была короткая шотландская юбочка красновато-шоколадных тонов и светло-серая свободная блузка.

– Я думала, что журналисты терпеть не могут чай. Они пьют только коньяк или виски.

Вряд ли это была дерзкая выходка напоказ. Скорее всего, это было сказано откровенно и напрямую, именно так, как она, по-видимому, привыкла говорить. В ответ Леонард сказал, что он – не журналист, но есть некоторые журналисты, которые не пьют ничего, кроме чая.

– И что же, вы ничего не пишите?

– Ну как не пишу. Пишу, конечно. Пишу рассказы, сейчас я пишу пьесу.

В какой-то момент ему стало неудобно так разговаривать, он вскочил, встал рядом с ней и предложил:

– Не согласится ли юная леди присесть за наш столик?

– Соглашусь разве что на одну минуту.

Леонард отодвинул стул напротив себя, она села, сохраняя прямую спинку и идеальную осанку. Он торопливо, почти бегом бросился назад, сел на свое место, спеша продолжить беседу. Потом снова улыбнулся, по-прежнему стараясь не показывать свою пломбу. Как ни странно, рядом с этой девочкой-подростком он чувствовал себя не в своей тарелке, будто он был ребенком, а она – взрослым человеком. Леонард представился и представил свою собеседницу Марину.

– Очень приятно, вы тоже не журналист? Актриса? Очень приятно.

Девочка сделала паузу.

– Меня зовут Эля. А там за столиком сидит мой отец. Он потрясающе интересный человек.

Леонард заметил, что погода сегодня неплохая.

– Вы правы, – ответила юная леди звонким голосом человека, который ненавидит бессмысленные разговоры. Она положила пальчики обеих рук на край стола. – Я видела вас на Невском. Вы шли мне навстречу. А потом я встретилась со своим отцом, и он предложил мне зайти сюда и выпить чаю.

Голос ее звенел и особенно выразительно звучал в верхнем регистре. Леонард сказал, что тоже заметил ее на улице. И добавил, что у нее очень хороший голос. Она кивнула головой.

– Я знаю. Я занимаюсь пением в детской музыкальной школе и намерена стать профессиональной певицей.

– Во, здорово! Будете петь в опере?

– Ну, вот еще! Ни в коем случае! Чур меня, чур. Буду петь на эстраде как Майя Кристаллинская. Заработаю кучу денег. И куплю себе замок. Может быть, выйду замуж за англичанина. В крайнем случае – за шотландца. И буду жить в своем замке. Вы бывали в Шотландии?

Леонард ответил, что нет, не бывал и предложил ей крекер.

– Спасибо большое, не надо. Если говорить откровенно, я ем как птичка.

Леонард откусил крекер и сказал, что в Шотландии есть замечательные замки. И превосходные писатели… Вы, может быть, знаете двух Робертов – Стивенсона и Бёрнса.

– Знаю, мне папа рассказывал, и я читала. Стивенсон мне совсем неинтересен – он для мальчишек пишет. А Бёрнс… «Ты свистни – тебя не заставлю я ждать, пусть будут браниться отец мой и мать, ты свистни, – тебя не заставлю я ждать. Другим говори, нашу тайну храня, что нет тебе дела совсем до меня, но, даже шутя, берегись, как огня, чтоб кто-то не отнял тебя у меня, и вправду не отнял тебя у меня!» – Эля очень серьезно посмотрела в глаза Леонарду. – Раз вы пишите пьесу, значит, вы драматург, не так ли? Вы первый драматург, с которым я познакомилась.

Леонард объяснил, что вообще-то, он не совсем драматург. Но надеется, что со временем станет им. Отец Эли стал подавать ей знаки, чтобы она вернулась к своему столику и перестала надоедать чужим людям. Эля сохраняла полную невозмутимость. Она развернула стул так, чтобы оказаться спиной к своему столику и в корне пресекла всякие попытки отца установить с ней дистанционную связь.

– Вы работаете в этом желтом здании рядом с кинотеатром «Октябрь»?

Леонард сказал, что он иногда заходит туда по делам.

– Очень, очень интересно. Между прочим, я не такая наивная, как вам кажется. Я не вчера родилась.

Леонард ответил, что может поспорить на что угодно, что она права. Он почувствовал, что сидит как-то неудобно и постарался сесть попрямее. После некоторой паузы Эля сказала:

– Вы производите впечатление разумного человека. Во всяком случае, для человека, который, видимо, занимается журналистикой и к тому же хочет стать драматургом.

Леонард попытался вежливо объяснить, что, если она хочет говорить начистоту, то от этого ее высказывания попахивает снобизмом и заносчивостью, но он, Леонард, надеется, что это не в ее духе. Эля держалась с вежливостью и тактом, которого Леонарду явно не хватало. Она покраснела и сказала:

– Знаете, так получилось, что я была знакома с несколькими журналистами. Они-то точно вели себя очень заносчиво. Всех подряд оскорбляли, пускали в ход кулаки… Или, например, ГАИшникам сказать: «А вы знаете, кто я такой? Хотите работу потерять?» – скажите, это кажется вам разумным поступком?