Цицерон. Между Сциллой и Харибдой

Однажды в Сенате произошёл совсем уже неприятный случай. Прежде чем начать речь, с ростр выступающий приветствовал председателя заседания Цезаря – по обычаю. Сенаторы встали и дружно зааплодировали, кроме одного – это был пожилой народный трибун. Цезарь повернулся к нему.

– Ты бросаешь вызов традициям предков? – вкрадчиво спросил он.

– Я не желаю оказывать кому-либо незаслуженные почести! – невозмутимо ответил трибун, продолжая сидеть. Неожиданно Цезарь почти в бешенство, гневно воскликнул:

– Тогда не уйдёшь ли ты от нас в свой народ?

Трибун не стал больше испытывать судьбу и при полном молчании сенаторов вышел.

Однажды жрец священной коллегии гаруспиков, совершавший ритуал гадания, предупредил Цезаря о неблагоприятных знамениях для него, и все это слышали. Диктатор презрительно махнул рукой.

– Всё будет так, как я пожелаю!

Присутствующий при этом Марк Цицерон не удержался от шутки:

– Слава богам! Солнце утром появится на небосклоне, если позволит наш Юпитер Юлий.

Цезарь имел острый слух и отличную память, замечал и слышал всё, что ему нравилось и не нравилось. В тот момент он сделал вид, будто не услышал Марка, хотя все обратили внимание, что тонкая шутка диктатору понравилась.

Конец тирана

В последнее время Гай Цезарь в разговорах с приближёнными и на сенатских заседаниях всё чаще обращался к древней истории, когда римлянами правили цари. Убеждал сенаторов, что Рим нуждается в возрождении священных традиций с участием единоличных правителей. Цицерон слушал доводы, приходилось напоминать, как плохо кончил последний царь Тарквиний Гордый: бежал от гнева собственного народа, на который шёл войной с помощью врагов. Вот почему через пять столетий царского правления римляне избрали для себя более приемлемую форму власти – республику.

Цезарю приходилось цепляться за древние республиканские традиции, проявляя интерес к царской короне – к этому его приучило длительное пребывание на Востоке, в Египте и Азии, где раболепие, низменная лесть и обожествление являлись непременными атрибутами царской власти. Именно это обстоятельство заставило Цезаря однажды потребовать от Сената права занимать во время заседаний «именное» кресло из чистого золота, что делало похожим на царский трон, также позволить ему постоянно носить пурпурное одеяние и головной золотой венец…

Весной во время праздника луперкалий второй консул Марк Антоний проходил в шествии мимо сидящего на возвышении Гая Цезаря. Неожиданно Антоний отделился от толпы, подбежал к нему и простёрся у ног – «по-придворному, по-восточному». Став на одно колено, протянул диктатору золотую царскую диадему. В этот момент из толпы раздались явно заранее предусмотренные аплодисменты, приветственные возгласы клакеров… Цезарь немного наклонил голову – будто готов принять диадему, но, прислушавшись «к изъявлению народной радости», нашёл его неубедительным. Он ясно услышал крики недовольных граждан, оттого с брезгливой решимостью оттолкнул Антония с диадемой в руках.

Форум тут же взревел восторженными возгласами – римляне приветствовали поступок Цезаря. Но Марк Антоний снова протянул диадему, и снова Цезарь отверг драгоценное подношение. И снова восторженные рукоплескания… Так продолжалось несколько раз, пока Цезарь не вскочил с кресла. Сбегая с возвышения, закричал с раздражением:

– Если кто уверен, что Гай Юлий Цезарь хочет принять царскую власть, пусть перережет мне горло!

После празднования римляне медленно расходились по домам. По дороге замечали, что все статуи Цезаря в городе увенчаны позолоченными царскими диадемами. Льстецы заранее постарались угодить диктатору… Два трибуна приказали городским рабам убрать диадемы, чем вызвали восторг у народа.

Реакция Цезаря превзошла все ожидания – он приказал отрешить тех трибунов от должностей, а когда они пытались оправдаться перед народом, запретил это делать. Цезарь даже не принял во внимание, что его приказ, как и запрет в отношении народных трибунов, не входили в полномочия консула. Трибуны лишались всего, что им разрешалось по закону, лишь по решению Народного собрания или суда! Но это диктатора не остановило! Как показали дальнейшие события, «спектакль» с диадемами представлял собой часть подготовленного Антонием замысла. Он почему-то надеялся, что водружение этого главного символа царской власти на Цезаря пройдёт успешно, затем последует «всеримское народное одобрение»… Диктатор же, уловив настроение на Форуме, вовремя среагировал, подставив под удар Марка Антония.

На следующий день Цицерон в Сенате лицом к лицу столкнулся с Антонием и, не уступив дорогу, строго спросил великого льстеца:

– Вчера я заметил, как ты нижайше умолял консула стать римским царём. Но если хочешь, можешь стать его рабом, а я спрашиваю: почему ты позволяешь себе думать, будто все римляне этого хотят? Для себя одного ты проси что угодно у царя, но ни я, ни сенаторы, ни римский народ тебя не уполномочивали говорить и действовать за них!