Цицерон. Между Сциллой и Харибдой

Расследование обстоятельств по делу растянулось на три месяца, так и не прояснив истину. В ту ночь в доме Цезаря оставались одни женщины – молодая хозяйка Помпея, мать Цезаря Аврелия и женщины рода, подруги, служанки, рабыни. Глубокой ночью, когда обряд почти завершился, служанка заметила в тёмном коридоре человека с капюшоном на голове. Лица не было видно. Служанка, уверенная, что это женщина, окликнула, но «незнакомка» не отзывалась. Заподозрив неладное, служанка крикнула, призвала на помощь, а «незнакомка» бросилась бежать к двери, оказавшейся почему-то незапертой. В последний момент у незваного гостя с головы слетел капюшон, открыв лицо. Мать Цезаря узнала… Публия Клодия! Он раньше посещал их дом…

Рим гудел от слухов. Всем было ясно, почему молодой человек оказался в «гостях» в столь неподходящее время и месте. Помпея была с ним знакома, оказывала знаки внимания. Клодий захотел острых ощущений, и молодая жена Цезаря предложила женское облачение. Её служанка открыла запертую на ночь дверь, провела любовника в дом…

Пока длилось расследование, понтифики провели слушания по дела и постановили, что все женщины, участвовавшие в обряде той ночью, «прокляты богиней», а искупление великого греха может наступить только в результате повторного таинства. Проклятие распространялось и на беременную супругу Публия Клодия, которая, оказывается, посетила дом Цезаря в ту ночь: её заставили вытравить плод особым снадобьем.

* * *

Просенатские свидетели обрушились на Публия Клодия с обвинениями в кровосмесительстве и развратных действиях. Даже уравновешенный в высказываниях Лукулл напомнил о порочной связи с сестрой, бывшей женой полководца.

Клодий отрицал все обвинения, поясняя, что в тот момент находился далеко от Рима и есть свидетели, что ещё до праздника отбыл в своё загородное имение. Указал на Марка Цицерона, тогда ещё своего друга, который якобы был тем самым свидетелем. Но в суде, куда вызвали Цицерона, Клодий услышал от него совсем не то, что ожидал:

– В тот вечер Клодий приходил ко мне, и мы с ним немного поговорили, а потом он ушёл. Куда – не сказал.

Слова Цицерона прозвучали как гром среди ясного неба – это означало, что Клодий к тому же клятвопреступник! Если бы Цицерон подтвердил показания Клодия, ещё неизвестно, какое бы решение вынесли судьи – ведь никто не знал, был ли Клодий в доме Цезаря. Но Цицерон поступил так не из-за плохого отношения к брату своей бывшей любовницы или, ещё хуже, по причине глупой мести. Он давал показания против Клодия из побуждения убедить жену Теренцию, что он полностью разрывает связи не только с Клодией, но и с её семьёй. Под впечатлением процесса Марк написал Аттику в Афины: «…Я думаю, ты уже знаешь, что Публия Клодия застали в женском платье в доме Гая Цезаря, когда совершались моленья за народ… Это так непристойно. Уверен, что ты тоже огорчен…»

Несмотря на то, что толпы римлян громко выражали у стен суда сочувствие Публию Клодию, улики оказались слишком очевидными и весомыми, а свидетели – уважаемыми. К концу мало кто сомневался в исходе судебного процесса: смерть преступника или изгнание с конфискацией имущества. Однако произошло иначе.

* * *

За два дня до вынесения приговора римляне замечали, как в дома судей, ведущих процесс по громкому делу Клодия, заходили подозрительные люди с мешками, а к дому главного судьи вечером прибыла в крытом паланкине молодая особа, похожая на сестру Публия Клодия…

Публия оправдали на том основании, что он поклялся богами, будто «в доме Цезаря его в ту ночь не было». Зрители на суде онемели от неожиданности, услышав решение заседателей. Сенаторы в отчаянии опустили головы, стараясь не смотреть в сторону торжествующего Клодия. Цицерон вскочил с места и бросил в лицо Клодию:

– Мы сегодня испытываем позор, но не собственный, а судебной системы, когда на неё смогли повлиять кошельки Красса, покровителя Клодия, и даже ночи некоторых женщин, служившие приплатой кое-кому из судей. Благие боги, какой позор!

Он повернулся к сенаторам:

– Отцы-сенаторы, не надо так падать духом. Дважды был оправдан Лентул, дважды Катилина, это уже третий, кого судьи выпускают безнаказанным. Но кара всё равно настигнет врагов государства. Вот почему, отцы-сенаторы, будьте добрее.

Клодий вскочил и с ненавистью выкрикнул:

– Ты оболгал меня, Цицерон! Твои наветы не убедили судей!

Цицерон отбил наскок:

– Двадцать судей пришли к согласию со мной по главному вопросу – ты преступник. А тридцать один судья, считай, тоже не оправдал тебя, поскольку деньги взяли с тебя ещё до заседания.

Цицерон расстроился, отчего некоторое время приводил в порядок свои чувства, старался понять, в чём ошибка. Конечно же, оправдание Публия Клодия повергло в прах авторитет консула и поколебало веру в единодушие благонамеренных граждан, желавших укрепление республиканских основ, ибо в поддержку явного преступника из недр римского общества выступили значительные силы. А после суда все эти силы станут злейшими врагами и обязательно выступят против него. Кто они поимённо – станет ясно позже…