Читаем Циркач полностью

Когда я победил страх — или, по крайней мере, на время заставил его умолкнуть, — что эта похоть сведет меня с ума, парализует или ослепит, и полностью отдался своим одиноким мальчишеским страстям, я думал про братика с сестричкой, примерно того же возраста, что и я, или чуть старше; они оба познали свою красоту и телесную зрелость друг с другом и занимались любовью — днем на чердаке или в отдаленных, заброшенных складах, а ночью в тишине родительского дома. Их родители давно умерли, и дядя–пьянчуга, который унаследовал все добро и переехал к ним жить, не любил их, а избивал и порол с небывалой жестокостью за малейший или даже мнимый проступок, непременно наказывая одного ребенка в присутствии другого.

Я верил, что они существовали на самом деле и жили где-то, и что я, может быть, когда-нибудь с ними встречусь. Я любил их, и грешное мое тело желало их обоих, хоть я еще плохо представлял себе, как это — заниматься любовью.

Я считал, что и внешне они похожи на меня, разве что чуть младше или старше, и поэтому тоже очень походили друг на друга. Братик — он был самый настоящий Мальчик и даже уже мужчина, но его длинные русые волосы — сзади прямые, но спереди обрамлявшие лицо волнами — были нежными и прелестно женственными, а губы, хотя большие, грубовато очерченные и явно мужские, светились полнотой и теплом, жаждущим прикосновения любви, прямо как у девочки. Так и тела их явно были похожи, причем не только из-за семейного родства: гибкий и уже атлетически сложенный Братик от природы двигался с девичьей грациозностью.

В свою очередь, Сестричка была похожа на него, потому что ее шевелюра, порой прелестным образом приведенная ветром в очаровательный беспорядок, ее худое лицо и одежда — нарочито лихая, небрежная, то под моряка, то под молодого солдата, а иногда и под римско-католического морского бойскаута: все это придавало ей нечто мальчишеское и непослушное, а временами и вызывающее, так как она, например, любила лазить по деревьям. А иногда, если никто их не видел, они менялись одеждой, и так удачно, что на первый взгляд нельзя было различить, кто из них в действительности Братик, а кто — Сестричка.

Из всех страданий, через которые Братик и Сестричка прошли, выросла их любовь. Никогда они не бывали порознь, всегда вместе. Их скромные комнатки сообщались: Братик, мастер на все руки, в разделяющую их стену встроил невидимую дверь, которая открывалась и закрывалась беззвучно. Так они находили друг друга, когда опускалась ночь, и злой дядя впадал в долгий пьяный сон. Но обычно они познавали запретную любовь днем, поднявшись на большой чердак, где чувствовали себя в наибольшей безопасности, где им ничего не угрожало, потому что последняя лестница по дороге туда была слишком крутая и взбираться по ней было трудно, а жестокий Дядя Йоост — ведь его звали Йоост — был хромой и плохо держал равновесие из-за нарушения слуха. На этом большом чердаке, заставленном диковинной старой мебелью, чемоданами и сундуками из Индии, Братик и Сестричка отдавались друг другу. Иногда они открывали один из больших рундуков и задумчиво рассматривали содержимое. А если Сестричка вынимала фотографию или свадебное платье Мамы, они начинали плакать и, обнявшись и всхлипывая, ложились на большой зеленый диван с кисточками и странными колесиками, стоявший в углу. Тогда Сестричка вбирала Братика в себя: целуя, выпивала его соленые слезы, и обнажала его, и притягивала к себе, и направляла, дрожа от страсти, могучий Мальчишеский член в свою нежную, светленькую, для него и только для него созданную любовную щелку.

Перейти на страницу:

Все книги серии Creme de la Creme

Темная весна
Темная весна

«Уника Цюрн пишет так, что каждое предложение имеет одинаковый вес. Это литература, построенная без драматургии кульминаций. Это зеркальная драматургия, драматургия замкнутого круга».Эльфрида ЕлинекЭтой тонкой книжке место на прикроватном столике у тех, кого волнует ночь за гранью рассудка, но кто достаточно силен, чтобы всегда возвращаться из путешествия на ее край. Впрочем, нелишне помнить, что Уника Цюрн покончила с собой в возрасте 55 лет, когда невозвращения случаются гораздо реже, чем в пору отважного легкомыслия. Но людям с такими именами общий закон не писан. Такое впечатление, что эта уроженка Берлина умудрилась не заметить войны, работая с конца 1930-х на студии «УФА», выходя замуж, бросая мужа с двумя маленькими детьми и зарабатывая журналистикой. Первое значительное событие в ее жизни — встреча с сюрреалистом Хансом Беллмером в 1953-м году, последнее — случившийся вскоре первый опыт с мескалином под руководством другого сюрреалиста, Анри Мишо. В течение приблизительно десяти лет Уника — муза и модель Беллмера, соавтор его «автоматических» стихов, небезуспешно пробующая себя в литературе. Ее 60-е — это тяжкое похмелье, которое накроет «торчащий» молодняк лишь в следующем десятилетии. В 1970 году очередной приступ бросил Унику из окна ее парижской квартиры. В своих ровных фиксациях бреда от третьего лица она тоскует по поэзии и горюет о бедности языка без особого мелодраматизма. Ей, наряду с Ван Гогом и Арто, посвятил Фассбиндер экранизацию набоковского «Отчаяния». Обреченные — они сбиваются в стаи.Павел Соболев

Уника Цюрн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги