Циркач

Мальчик это или девочка? В те дни уже преобладала мода очень свободно одеваться и стричься — прически тогдашних юношей и девушек уже не сильно различались по стилю, — иногда было очень трудно с первого взгляда или издалека определить пол молодых людей — подростков-школьников или рабочих. Вот и сейчас тоже; но, даже подъехав ближе и остановившись, через окно боковой дверцы я смотрел на стоявшую фигуру и все еще не был уверен, мальчик это или девочка.

Фигура была обмундирована так, что никаких подсказок в отношении пола не давала: серая вельветовая куртка, вдоль «молнии» и понизу украшенная неровными стежками шнуровки из цветастого кожзаменителя; под ней — тонкая розовая рубашка или блузка, застегнутая под горло. Так как куртка была довольно свободная, невозможно было угадать, таилась ли под нагрудными карманами девичья грудь. И вельветовые длинные брюки коричневого цвета не давали подсказки: первые годы, когда брюки для девушек вошли в моду, их шили иначе, чем для мальчиков или молодых людей — спереди не было ширинки на пуговицах или на «молнии», но теперь, что касается раскроя и шитья мальчишеских и девчоночьих брюк, разницы нет, и тот факт, что брюки молодого путешественника или путешественницы явно были из тех, что расстегивались и застегивались спереди при помощи ряда пуговиц, ничего не значил, как и то, что на ногах у него или у нее были серые, украшенные нашивкой в виде маленьких сердечек, сапожки. И что касается фигуры худенького автостопщика, то по очертаниям талии и бедер это мог быть мальчик или — с тем же успехом — очень юная девочка.

Я посмотрел на изящную, роскошную, немного растрепанную, но все же нежно-блестящую шевелюру этой юной, худой и, бесспорно, почти вызывающе привлекательной персоны, и сразу после этого наши взгляды пересеклись. По моему телу прошла дрожь, и у меня появилась некая судьбоносная уверенность — хотя в тот момент я ни за что не смог бы выразить это словами, — что это юное, излучающее красоту, жизнелюбие и молодость существо сейчас сядет в машину и поедет со мной, и что произойдет нечто, чего не мог знать ни я, ни один другой смертный, но что было предрешено до начала всех времен и с этого момента станет неотвратимым.

— Тебе куда? — спросил я через боковое окно, в тот момент даже не осознавая, что говорю, настолько я был зачарован видом молодого, такого близкого вдруг лица с бездонными серо-голубыми глазами и стеснительным, но одновременно жадным ртом, на который я сейчас смотрел: как он движется, открывается, говорит.

Чрезвычайным усилием воли я поборол нечто вроде парализующего головокружения и смог понять ответ. То, что я, будто сквозь туман, услышал, находилось примерно в том же направлении, куда я ехал, но и немного в стороне. Я знал названное место, по крайней мере, где оно располагается, и также знал, что неподалеку есть большая парковка в лесу, предназначенная как для грузовиков, так и для туристов, и на которой вне летнего сезона обычно почти никого не было.

— Да, залезай, — ответил я хриплым голосом.

Я открыл тяжелую дверцу и смотрел, как гибкая молодая фигура, зажав рюкзачок подмышкой, а другой рукой держась за металлический поручень, поднялась по ступенькам и забралась в кабину. Я все еще не знал — и голос, ответивший мне, тоже не дал никакой уверенности в этом вопросе, — кто занял сейчас пассажирское место: мальчик или девочка.

— Тебе придется пристегнуться, — сказал я, обернул широкий тяжелый ремень безопасности вокруг худого стана этого существа, почти ребенка, туго затянул его и застегнул самозащелкивакяцуюся пряжку. Проделывая это, я на считанные секунды очень близко наклонился к гибкой, чуть загорелой шее и спрятавшемуся в длинноватых волосах левому ушку моего молодого попутчика или попутчицы. Я почуял еще довольно свежий запах невинного, здорового и юного пота, но и этот дурманящий аромат не дал мне окончательного ответа. Нагнувшись, чтобы закрепить ремень, я украдкой попытался заглянуть в разрез блузки, но она была недостаточно распахнута, чтобы там можно было что-то разглядеть. Несмотря на неизвестность, во мне росло и поднималось одно единственное, мне самому непонятное чувство: непреодолимое, ошеломляющее желание, исключающее всякое понимание и разум, и соображения, и мысли; желание, чтобы это милое существо, которое я везу… захотело бы поговорить о чем-то неслыханном… на меня… взглянуло бы и продолжало смотреть и… осталось бы со мной… И я также знал, что сила, могущественней меня самого, заставит меня свернуть с маршрута на ту большую парковку, которая в это время года наверняка пустовала, и поехать туда вместе с этим чарующим, светлым, шаловливым и в то же время невинным и вызывающим существом, которое было пристегнуто ремнем, ставшим уже тюремной цепью, и было — да, кем же оно было?..