Цель вижу, атакую!

Слушать отца приходилось редко. Мать не давала прохлаждаться. Она не могла смотреть равнодушно, если Костька сидел без дела: пусть или уроки учит, или помогает по дому. Она посылала его на базар, шумный, пыльный, забитый в ту пору не мясом и маслом, а трофейными отрезами из искусственного шелка, зажигалками, часами-штамповками и поношенной военной одеждой. Случалось, они шли на базар вместе: курортники просили продать то платьице, то костюмчик. Приторговывал Костя грушами и виноградом из своего сада. Он хорошо знал цены, не обсчитаешь.

Море было под боком. По дороге из школы или по пути с базара он сбрасывал одежонку, кидался в волны. Купался он вдалеке от платного, так называемого медицинского пляжа с его грибками, топчанами и белыми весами, близ порта, где голубое море припахивало рыбой и мазутом.

Тут-то однажды с ним и случилась памятная история.

В тот день плавные невысокие валы накатывались на плоский песчаный берег. Костька знал, что стоит отплыть на десяток-другой метров, и волнение не будет так уж чувствоваться. А неподалеку на якоре стоял редкий в порту гость — огромный пассажирский теплоход.

С борта теплохода соблазнительно свисал трап. Можно забраться на палубу,

Костька плыл третьим. Двое дружков его, миновав красные железные бакены, ограничивающие зону купания, дотянулись до трапа. Ему уже не оставалось места. Но Костька все же уцепился и через головы ребят полез вверх. Было жутковато. Трап качался. Борт, скользкий, холодный, поднимался к самому небу. Дрожа и замирая, Костька долез до конца трапа, перевалил через поручни фальшборта. Не замечая, что с трусов на палубу стекают ручейки, Костька любовался плетеными креслами, никелированной буфетной стойкой и удивительным бассейном с голубой водой, в котором плескались пассажиры.

К нему помчался матрос. Он был совсем рядом, когда Костька его заметил. Испугался. Не успев ничего придумать, бросился к борту, перекинул ноги через барьер, пытался нащупать трап. Не удавалось, тот был в стороне. Матрос грозил кулаком. Костька сучил ногами, повиснув над пропастью, и вдруг, неловко повернувшись, сорвался и полетел вниз.

Сердце сжалось в комочек. С молниеносной быстротой неслись видения. Он успел повидать мать и отца. Отец прикреплял к пиджаку орден. «Я никогда, никогда больше не увижу их», — резнула острая мысль…

Костька даже не очень ушибся. Инстинктивно он успел распрямиться и врезался в воду, оставив за собой всплеск и бурунчики. Когда вынырнул, жадно, мелкими глотками стал хватать воздух. Ребята, оторвавшись от трапа, плыли к нему. Костька решил, что они собираются его спасать. Но ребята об этом и не думали. На их лицах был написан откровенный восторг. Фыркая и отплевываясь, они приблизились к нему, закричали:

— Вот это нырнул!

— Силен, бродяга!

Ребята ни о чем не догадывались, считали, что он специально забрался на палубу, чтобы прыгнуть с нее. Никто из них такого сделать не мог.

На берег Костька вылез героем. Выжимая мокрые трусишки, он с удовольствием принимал похвалы, пожинал плоды славы.

С тех пор он стал известен в пригороде, как тот самый Кульчинский Костька, который нырнул с борта теплохода. Что скрывать, это было приятно. А секунды страха скоро забылись. Не так уж это было важно по сравнению со славой смельчака.

Секунды падения с теплохода он вспоминал редко. Но они настойчиво пришли на память после субботнего полета, когда он, двадцатишестилетний мужчина, летчик-перехватчик, вдруг испытал безотчетный ужас, потерял самообладание, пережил мгновения беспомощности. Но об этом, как тогда, в детстве, совсем не хотелось никому рассказывать.

Кульчинский миновал поворот шоссейки. Он злился на себя: дурак, не смог сразу посадить машину. Промазал.

Само по себе это было не страшно. Великое ли дело второй заход. С кем не бывает. Вон и замполита на днях гоняли на второй круг. Но после того, что случилось в субботу, неудачная посадка была досадной, хуже того — она настораживала. И, наверное, полковник думает; «Что это с Кульчинским, только благодарность заработал за умелые действия, за самообладание, и вдруг — махнул мимо полосы».

Константин усмехнулся. Подумал, что вчера отправил домой письмо с победной реляцией. Обращался в нем, как всегда, к матери, хотя на конверте выводил имя и отчество отца.

«Мутер, здравия желаю, — писал Костя. — Докладываю, что во вверенном мне гарнизоне — полный порядок. Прохождение службы идет нормально и даже с некоторыми успехами. Могу сообщить, что на днях схлопотал у шефа благодарность за грамотные действия в полете.

Этот факт может иметь немаловажное значение для боевой биографии вашего единственного сына. Как известно, имеется в перспективе должность старшего летчика, а затем командира звена, а затем… Но не будем заглядывать так далеко, хотя плох солдат, который не мечтает быть генералом».

Это место Костя подчеркнул жирной чертой, так как знал, что намек на продвижение по службе доставит матери несказанное удовольствие.

Далее обстоятельно перечислял цепы на мясо, рыбу, овощи и фрукты.