Царский угодник

Через некоторое время, как-то утром, страдая от жестокого похмелья, что было для Распутина весьма редко – «старец» никогда не маялся головной болью, – Распутин выпил из бутылки кислых суточных щей, вытер рот подрагивающей рукой и сказал:

– Симанович, ты хороший секретарь!

– Лучше Лапшинской? – не удержался от вопроса Арон.

– Лутче, – ответил Распутин. – Прикажи-ка Дуньке, чтоб еще одну бутылку этой пакости принесла. Очень уж хорошо кислое пойло приводит в чувство.

Симанович улыбнулся и вышел из комнаты. Способ похмеляться холодными суточными щами изобрели в старые времена – еще тогда научились наполнять здоровенные, черного стекла бутылки, оставшиеся после лихого застолья, суточными щами, самим бульоном, крепко затыкали их пробками и опускали в подвал, в прохладу. В бутылках щи настаивались не хуже шампанского и мигом приводили в чувство любого, даже самого выдающегося, питока, быстро снимали головную боль, быстро убирали железную тупость в желудке, колики в кишках и похмельное остолбенение.

Дунька принесла тяжелую, влажно поблескивающую черную бутылку, аккуратно держа ее двумя руками, с выражением робости и уважения на лице. Протянула «старцу».

Тот, уже малость пришедший в себя, ловко хрястнул кулаком по донышку бутылки, вышибая пробку, проворно заткнул пальцем горло, чтобы не пролилось ни единой капли, и ввинтил бутылку в черный жадный рот. Кадык, будто мотор, с хлюпаньем заработал у него: вверх-вниз, вверх-вниз, скользя под поросшей черным волосом коже шеи, бутылка вскоре опустела, и Распутин поставил ее на пол. Глянул на Симановича, вновь появившегося в проеме двери.

Сказал с ухмылкой:

– Тебе, Арон, мучений русского человека не понять.

– Не понять, – согласился Симанович, – куда уж мне!

– Хорошее дело придумали наши деды. – Распутин пнул босой ногой опустошенную бутылку. – Пить они умели по высшему разряду. И как я раньше об этом пойле не знал? А? Ну, чего там у нас на сегодня?

– Утренний прием. Народ уже собрался.

– Утреннего приема не будет. По причине моей болезни, – сказал Распутин. – Прием переносится на завтра. Что еще?

– С моими единоверцами надо бы встретиться…

– Сегодня?

– Неплохо бы сегодня.

– С кем это?

– С бароном Гинцбургом, со Львом Бродским , с Самуилом Гуревичем, с Манделем, с присяжным поверенным Слиозбергом…

– Адвокат?

– Присяжный поверенный.

– С адвокатами и социалистами встречаться не буду.

– Но этот адвокат  – богатый человек… Прошу сделать исключение.

– Деньги, что ль, платит? На это дает? – Распутин снова пнул ногой пустую бутылку.

– И на это тоже.

– Ладно, сделаем, как ты просишь… Но только ради тебя, Арон, а не ради этого адвокатишки. А пока накрути по аппарату Царское Село, надо у мамы узнать, как там Алешка, не болит ли чего?

Вечером Симанович привез Распутина на встречу со своими «единоверцами». Встреча была обставлена по высшему разряду, в шампанском можно было мыть ноги. Черная икра стояла в ведрах, обложенных льдом. Если быть точным, это не встреча была даже, а целая конференция. Впоследствии Симанович в своей книге так ее и назвал – конференция. В повестке дня конференции стоял один вопрос: «Как евреям обустроить жизнь в России?» На конференции «старец» сказал следующее:

– Вы все должны помогать Симановичу, чтобы он мог подкупить нужных людей. Поступайте, как поступали ваши отцы, которые умели заключать финансовые сделки даже с царями. Что стало с вами? Вы уже теперь не поступаете, как поступали ваши деды. Еврейский вопрос должен быть решен при помощи подкупа или хитрости. Что касается меня, то будьте совершенно спокойны. Я окажу вам всякую помощь.

В общем, понятно, о чем говорил Распутин.

После этой речи «старец» стал жить еще богаче: у него то появлялась новая шуба из баргузинских соболей, подаренная зубными врачами, то на счетах дочерей прибавлялись деньги – по пятьдесят тысяч рублей им переводил на обновы Дмитрий Львович Рубинштейн, то происходило еще что-нибудь «приятное». Деньги Распутин не считал и смело входил в любой ресторан – не только в наскучившую «Виллу Роде», – бил зеркала, колол хрусталь, ножом вспарывал атласную обивку на мебели – куражился, в общем. А в этом он толк знал. И никто при этом, ни один человек не говорил Распутину ни единого остепеняющего слова.

Наступала его эпоха, распутинская. И то, что она была такой, можно было отнести на счет Симановича и тех, кто стоял за ним. Вот такого секретаря подобрал себе Распутин на место Лапшинской. Это с одной стороны. А с другой, сложилась любопытная ситуация, имеющая свой собственный механизм – ситуационный, так сказать: Россией управлял царь, царем – царица, царицей – Распутин, а Распутиным – Симанович. Так кто же в таком случае управлял государством? И кто был подлинным государем? Симанович?

Романовы были обречены, вместе с ними – и монархия, и дело их, и сама Россия.

Распутин, как и просил Варнава, повидался с Хвостовым. Варнава послал Хвостову телеграмму, в которой сообщил, что прибывает к нему в гости вместе со «старцем» на пароходе…