Читаем Царский угодник полностью

– Пока не приедет великий князь с вашим поляком, Владимир Митрофанович, нам от Распутина не избавиться.

Дмитрий Павлович с Лазовертом – легки на помине – появились через десять минут. Оставив машину во дворе, они поднялись в кабинет Юсупова.

Великий князь помыкивал себе под нос веселую модную песенку, настроение у него было приподнятое, хмельное, словно бы он только что покинул шумную компанию, Лазоверт тоже находился в приподнятом настроении, он окончательно пришел в себя. Глянув на Пуришкевича, великий князь все понял и быстро потускнел.

– Что-то случилось?

Пуришкевич кивнул: случилось.

– М-да, будут осложнения, – выслушав его, сказал великий князь, – такие вещи вообще гладко не проходят. Но как бы там ни было, – продолжал он с неожиданным подъемом в голосе, – дело сделано. Назад дороги нет, события вспять не повернуть.

Труп Распутина втянули в крытый автомобиль, на котором прибыли великий князь с Лазовертом, туда же бросили две двухпудовые гири и цепи. Пуришкевич, забираясь в машину, увидел там шубу Распутина и его резиновые боты.

– Доктор, ведь это все должно быть сожжено в поезде, – хмуро проговорил он, глядя на Лазоверта, – неужели вы не понимаете, как нам важно было спалить все это дерьмо? – Он вытер одну ногу о шубу Распутина. – А вы привезли дерьмо обратно…

– Шуба не влезла в печь, а распарывать ее ваша жена не стала, это заняло бы слишком много времени.

– Что, так ничего и не сожгли?

– Почему же? Сожгли. Верхнюю поддевку, перчатки, шапку, что-то еще… Дмитрий Павлович принял решение сбросить шубу и боты в воду вместе с телом.

– Да, сбросим это в воду, – подтвердил забравшийся в автомобиль великий князь, – я даже малость поссорился по этому поводу с вашей женой, но женщины, они ведь всегда берут в споре верх. – Дмитрий Павлович кротко улыбнулся. – А действовать по старому мужскому правилу: никогда не перечить женщине, внимательно выслушивать ее и поступать по-своему – я еще не научился.

Автомобиль медленно двинулся по петроградским улицам, великий князь сидел за рулем: машину он вел мастерски и мог бы ехать быстрее, но скорость не набрал лишь потому, что не хотел привлекать к себе внимания полиции.

– Хорошо, что хоть оттепель немного постояла, – проговорил великий князь, глядя, как искрящийся мягкий снег белым широким полотном уползает под брюхо автомобиля, – всего несколько часов, а прок от нее есть. Не то в прорубь пришлось бы лезть с лопатой.

– Если бы с лопатой – с ломом! – Пуришкевич недовольно глянул в приспущенное стекло кабины.

Они уже изрядно отъехали от дворца Юсупова. Дома стали ниже, чугунные ограды дворцов сменили деревянные заборы, за которыми, чуя запах крови, доносящийся из автомобиля – дух ее не мог перебить даже острый бензиновый смрад мотора, – бесились брехливые собаки.

В сильном свете фар покачивались, косо ускользая назад, деревья, низкое ночное небо было зловещим, тяжелым. Все, кто сидел в автомобиле, надолго замолчали.

Так молчали до тех пор, пока не прибыли на Каменный остров, к Петровскому мосту, перекинутому через реку в том месте, где течение реки было очень сильным и при малейшей оттепели вода взламывала, крушила лед, она и сейчас норовисто всаживалась в каменные толстые быки, курилась черным паром, недобро крутила куски льда – промоина под быками в самом центре моста была буйной.

Машина осветила фарами сторожку будочника, находящуюся на противоположной стороне моста, и Дмитрий Павлович поспешно выключил свет. Следом заглушил мотор. Машина некоторое время тихо ползла по настилу моста, потом остановилась, колыхнулась своим тяжелым телом и замерла.

Остановились они в нужном месте – внизу, под быками, стиснутая белесыми краями льда, чернела промоина.

Великий князь, выбравшись из машины, торопливо подбежал к перилам, глянул вниз.

– Здесь, – сказал он.

Труп вытаскивали из машины вчетвером: Лазоверт, Пуришкевич, Сухотин и круглый, как шарик, смешливый солдатик с постоянно открытым ртом – из тех, что несли службу у юсуповского дворца; великий князь на всякий случай встал перед автомобилем – занял пост, как на часах: мало ли кого может принести в этот неурочный час на мост.

Тело Распутина раскачали, держа его за веревки, перевалили через перила и швырнули вниз, в дымный водяной проран. Раздался громкий всплеск, тело большой рыбой нырнуло в черное дымное течение, перевернулось, уходя под лед, и исчезло.

– Счастливого пути! – хрипло пробормотал Пуришкевич и тут же выругался: к трупу забыли привязать гири и цепи.

Цепями скрутили шубу Распутина, как веревкой, сунули туда одну из гирь и также швырнули в промоину. Следом бросили вторую гирю.

Лазоверт полез в автомобиль, обшарил его, нашел один из ботов «старца», перекинул находку через перила.

Вся операция заняла не более трех минут.

– Ну что, ничего не осталось от этого пакостника? – хриплым шепотом спросил Пуришкевич.

– Вроде ничего, – отозвался Сухотин. Великий князь натянул на руки перчатки.

– Тогда вперед!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза