Царский угодник

Он почувствовал себя больным, озноб пробил его тело, Пуришкевич, продолжая задавать себе вопрос: «Что делать?» – поднялся в гостиную.

«Слуги – не помощники, – продолжал размышлять он, – а вот солдаты, о которых говорил Феликс, находящиеся на часах у главного входа во дворец (солдатские караулы во время военных действий выставлялись у домов многих важных государственных чинов и членов царствующей фамилии), солдаты могут стать прекрасными помощниками…» Пуришкевич потер озябшие руки, прошел в кабинет Юсупова, выпил стопку коньяку. За первой стопкой – вторую. Дрожь и холод не проходили.

Пуришкевич накинул на плечи бекешу с серым барашковым воротником – модную среди начальствующего состава и даже среди генералов полугражданскую-полувоенную одежду, пошел искать солдат. Нашел он их довольно скоро, в неожиданном месте – думал, что солдаты будут топтать снег за воротами и гулко дышать себе в рукава шинелей, но они спокойно дремали в самом здании, сидели на ступенях главного входа, грелись.

Выстрелы они конечно же слышали – это Пуришкевич понял сразу, – но лица у них были спокойны, даже равнодушны, усталость плескалась в глазах, ее даже не смог выдавить беспокойный сон. Увидев Пуришкевича, солдаты встали.

– Ребята, – обратился к ним Пуришкевич по-свойски, – вы слышали выстрелы?

Солдаты переглянулись, один из них, высокий, с длинным унылым носом, в мерлушковой папахе с прожженным около костра верхом, помял рукой нос и ответил:

– Так точно, слышали.

– Это я стрелял, – громко сказал Пуришкевич, – я убил… – Пуришкевич замялся на несколько секунд, умолк, ему было тяжело говорить, увидел, как к нему стремительно приблизился напарник высокого солдата – подвижной, словно шарик, крепыш с круглым лицом и короткими сильными руками, открыл рот неверяще. – …Я убил Гришку Распутина, врага России и царя, – закончил он прежним громким, хотя и несколько задрожавшим голосом.

– Слава богу, давно следовало, – неожиданно спокойно и устало произнес высокий солдат, перекрестился по-деловому, а второй – низкорослый шарик – радостно вспыхнул лицом и бросился к Пуришкевичу целоваться.

– Друзья, князь Феликс Феликсович и я надеемся на полное ваше молчание. Вы понимаете, что, раскройся дело, царица нас за это не похвалит. Сумеете ли вы молчать?

– Ваше высокопревосходительство, – с унылой укоризной, по-волжски окая, протянул высокий солдат, – мы русские люди, не извольте сомневаться, выдавать не станем.

– Да-да, – коротко подтвердил низкорослый, засмеялся радостно.

Пуришкевич обнял одного, расцеловал, обнял другого, также расцеловал.

– Спасибо, друзья, – пробормотал он растроганно, – я всегда знал, что на русского человека можно положиться. Гришка, которого я убил, валяется в снегу около ограды. Его надо перетащить во дворец. Потому что… ну, сами понимаете… не ровен час! Понимаете?

– Понимаем, – склонил голову высокий солдат.

– Во дворце мы завернем его в какую-нибудь поплотнее ткань и вывезем… В общем, за дело! А я посмотрю, где находится князь Феликс Феликсович.

Юсупов находился в уборной. В согбенном состоянии – его рвано. Лицо было бледным, под глазами – синие, будто после хорошей драки, фонари. Увидев Пуришкевича, он с трудом выпрямился, из груди его выдавился сам по себе глубокий взрыд.

– Феликс… Феликс… Феликс… – повторил он несколько раз подряд, сплюнул в раковину, плечи у него затряслись. – Вот тебе и Феликс!

Юсупов жутковато, дергаясь всем телом, захохотал. Хохот этот был тосклив, страшен, и вообще непонятно было, что это – хохот или плач?

– Голубчик, успокойтесь, его уже нет в живых, все кончено! Пойдемте в кабинет, Феликс!

Князь склонился над раковиной в последний раз, сплюнул тягучей зеленоватой желчью. Его мутило. Впрочем, Пуришкевича мутило точно так же, к глотке все время изнутри подступал противный теплый комок, тошнота выдавливала из глаз слезы.

– Феликс, Феликс… – горячечно, будто в бреду, снова несколько раз повторил Юсупов, взгляд у него был влажный, блуждающий, глаза – красные.

– Пойдемте в кабинет, Феликс. – Пуришкевич обнял князя за талию, тихо вывел из туалетной комнаты.

Юсупов не сопротивлялся. Минут через десять он пришел в себя, взгляд сделался осмысленным. Вытащив из кармана кителя тонкий надушенный платок, он вытерся.

На кителе Юсупова висел только один генерал-адъютантский погон, второй был с корнем выдран Распутиным. Пуришкевич тронул князя за плечо:

– Феликс, вам надо переодеться. Либо давайте я сниму с вас оставшийся погон.

– Не надо, пусть погон болтается. Плевать… Я лучше переоденусь. – Юсупов достал из одежного шкафа, находящегося тут же в кабинете, тужурку, натянул ее на себя. Он переоделся вовремя, за решеткой ограды появился городовой. Приложив руку ко лбу, городовой начал рассматривать, нет ли чего подозрительного во дворе.

– Этого еще не хватало! – раздраженно пробормотал Пу-ришкевич. – Полицейский приперся… Феликс, этого усердного служаку надо выпроводить отсюда.

– Ладно, – обессиленно пробормотал Юсупов, спустился вниз, переговорил о чем-то с городовым, тот приложил руку к шапке, козыряя, и исчез в сумраке долгой ночи.