Царский угодник

На помощь Лихачеву пришел еще один солдат – с тяжелыми, вяло опущенными вниз плечами и могучими, грубыми руками коногона, одетый в шинель железнодорожных войск. Вдвоем они аккуратно освободили ноги Вырубовой. Пока освобождали, Вырубова кричала, несколько раз теряла сознание – ноги у нее были буквально размяты искореженным металлом.

Но хуже было не это – у Вырубовой оказалась сломанной спина. Любое движение заставляло стискивать зубы, из глаз, темных от боли, катились слезы.

Наконец Лихачев с солдатом-железнодорожником освободили ее, выломали в вагоне лакированную, сколоченную из изящных планок дверь, в которую было врезано зеркало, переложили на нее Вырубову и отнесли в будку обходчика, оказавшуюся недалеко от места крушения. И как не снесло эту будку – никому не ведомо. Удивительно: вокруг валяется рваное железо, в нескольких местах земля поднята вместе со снегом, вывернута наизнанку, все сметено, а будка цела.

Вырубова продолжала стонать; когда ее вносили в будку, она находилась без сознания.

– Бесполезно все это, – сказал солдат-железнодорожник своему напарнику, – она скоро отойдет. Напрасно стараемся.

– Ничего в этом мире, друг, не бывает напрасным, – философски отозвался Лихачев, – и тем более – бесполезным.

Когда Вырубова очнулась, казак еще находился в будке, солдат-железнодорожник ушел.

– Казак, а казак, – с трудом позвала Вырубова, в горле у нее что-то продолжало булькать, скрипеть, лицо было окровавленно.

Лихачев как раз смачивал водой из кружки платок, чтобы протереть пострадавший лоб, щеки, убрать сохлую кровь.

– Да, – готовно повернулся он к Вырубовой.

– Позвони, прошу, моим родителям, – попросила Вырубова, – запиши их телефон…

– Да откуда ж я, дамочка, смогу позвонить? Здесь же снега кругом и ни одного жилого дома, и тем более – конторы… Вот только эта будка и есть. – Он топнул ногой по полу. – До Петербурга еще ехать да ехать…

– Все равно позвони. – Вырубова была настойчива. – И государыне позвони…

– Я-я?! Государыне? – Лицо казака сделалось изумленным от этого предложения, кончики усов у него робко задергались. – Как же я могу звонить государыне? Нет, барышня…

– Ничего, можешь… она – человек простой. Запиши номер ее личного телефона…

– Да у меня и карандаша нет…

– Тогда запомни. – Вырубова с трудом, тщательно выговаривая каждую цифру, продиктовала телефон Александры Федоровны, потом продиктовала домашний телефон отца. – Позвони, пожалуйста. Это тебе и для награды нужно…

– Награды… – Казак хмыкнул, сморщился, словно съел кусок лимона. – Да что мне награда, когда такое несчастье произошло! Вы о себе беспокойтесь, дамочка, не обо мне!

– О себе – поздно, – простонала Вырубова, – Бог за что-то наказал меня.

Она пролежала на двери, на стылом полу будки четыре часа. Солдат-железнодорожник принес откуда-то шинель, накрыл ею Вырубову. В сторожке было хоть и теплее, чем на улице, но все равно пар с гуденьем вылетал изо рта, углы этого убогого домика были обмахрены толстым слоем снега.

Иногда Лихачев либо железнодорожник, приходивший казаку на смену, вытирал Вырубовой окровененный рот, подбородок, шею – Вырубова не могла поднять руки, они также были перебиты, ее рвало кровью, – ругались дружно в ожидании помощи. Помощь запаздывала.

– Умирать у нас хорошо, – говорили они, – жить плохо!

Было слышно, как за стенками сторожки бесится, пьяно похохатывает ветер, в единственное слепое оконце с силой всаживаются пригоршни снега, давит вьюга, стремясь напрочь вынести это хлипкое стекло. Вырубова стонала, иногда захлебывалась, и тогда стон переходил в простудное сипение, в клекот, вырывающийся у нее из горла.

Через два часа дверь сторожки распахнулась, в помещении появилась женщина, похожая на ангела, вся в белом, в роскошной шубе, накинутой поверх халата, спросила у Лихачева:

– А здесь кто лежит?

– Фрейлина!

– Какая фрейлина?

– Фамилии ее не знаю, зовут ее Аней – так она сказала.

Вырубова открыла глаза, увидела бледное, смазанное болью лицо, узнала его – это была молодая княжна Гедройц, старший врач Царскосельского госпиталя. За Гедройц появилась еще одна – Вырубова впоследствии также отметила это у себя в дневнике, – княгиня Орлова, очень бледная и очень испуганная.

– Ы-ы-ы, ы-ы, – засипела Вырубова, – помогите мне!

В следующий миг ее снова вырвало кровью. Орлова достала из кармана лорнетку, приложила к глазам, вгляделась в Вырубову, со слезами воскликнула:

– Боже!

Она побоялась подойти к Вырубовой – Орлова, похоже, вообще смертельно боялась крови.

– Ы-ы-ы!

Гедройц – все-таки врач – была смелее, подошла к раненой, пощупала переломленную кость под глазом – неестественно белую, проткнутую острым сломом кожу насквозь, повернулась к Орловой:

– Боюсь, мы не сумеем ей помочь. Она умирает.

– Какой ужас! – задрожав всем лицом и промокнув глаза платком, воскликнула Орлова.

Женщины, заглянувшие в обходческую будку, скрылись в клубе холода, вползшего в помещение через открытую дверь, следом вышел казак Лихачев, поверивший их приговору, – делать ему здесь уже было нечего, – и Вырубова осталась одна.