Царский угодник

– Ы-ы-ы-ы! – кто-то надрывно, со слезным визгом, кричал над самым ухом Вырубовой, в голове мелькнула мысль о том, что кричит это она сама, но в следующий миг Вырубова поняла – кричит не она, а искалеченная женщина, сестра царскосельского офицера, сидевшая напротив нее на скамейке. – Ы-ы-ы-ы!

Через несколько секунд в вагоне был выломан пол – большой кусок его ушел куда-то из-под ног, и Вырубова почувствовала, что ее затягивает вниз, под страшные чугунные колеса «синего вагона», на рельсы.

– Ма-ам-ма-а, – в страхе закричала она, сопротивляясь провалу, стремясь задержаться на поверхности, в вагоне, не уйти на железнодорожные рельсы, крик колом застрял в ней, она с трудом проглотила его, буквально пропихнула внутрь, голос появился вновь, и Вырубова услышала знакомое, тягуче-страшное, безнадежное: – Ы-ы-ы! Ы-ы-ы!

Только на этот раз кричала не ее соседка, а она сама. Там, где сидели два господина в жарких бобровых шубах, раздавалось громкое бульканье, словно коньячная фляжка, которую один из этих довольных жизнью пассажиров держал у себя во внутреннем кармане шубы и время от времени «повышал тонус», сделалась огромной, как цистерна, в которой перевозят мазут. Бульканье усилилось, из него выпростался, словно пузырь воздуха из воды, протяжный стон, стон сменился ругательством, а ругательство перешло в слезный крик:

– Мать твою, на помощь!

Вагон продолжало корежить, трясти, переворачивать с боку на бок, где-то совсем рядом злобно пыхтел, работал тяжелыми железными челюстями паровоз, из пробитого котла с протяжным свистом выхлестывал горячий пар, все гремело, рвалось, земля отзывалась на эти взрывы стоном и вздрагиваниями.

– Мать твою! – снова выругался один из «бобровых» господ. – На помощь!

Железная дыра, образовавшаяся под Вырубовой, продолжала увеличиваться, от пола отвалился еще один железный, с вылетевшими клепками лист, дыра стала огромной, из нее так же, как и из верхней дыры, с пушечной силой ударил морозный ветер, подхватил несколько тряпок и со свистом уволок в пролом в потолке.

Страха в Вырубовой не было, она пока не понимала, что происходит, – в ней была только боль. Боль да обжигающе красная темнота, в которую она время от времени погружалась, словно в полыхающую топку.

Железнодорожная катастрофа эта, как свидетельствуют историки, была одной из самых тяжелых в тогдашней транспортной России, о причинах ее почему-то не было рассказано – видно, того потребовали законы военного времени, хотя все знали: германских агентов в России пруд пруди, – впрочем, авария эта была подробно исследована специальной технической комиссией, и произошло январское железнодорожное крушение в шести километрах от Санкт-Петербурга.

– Ма-ама! – снова отчаянно, в полную грудь, закричала Вырубова, почувствовав, что ее вместе со скамейкой все-таки втягивает в дыру, ноги фрейлины поволокло по шпалам.

Вырубова ухватилась за бархатную спинку сиденья, окаймленную деревянной планкой, попробовала подтянуться, отодрать от земли ноги.

Под меховые ботинки попал железный костыль, выдранный из шпал, с треском рассадил шнуровку одного ботинка, и левая обнажившаяся нога ее в шерстяном тонком носке ручной вязки запрыгала по шпалам. Вырубова попыталась ее поджать, но это у нее не получилось, вторая нога совершенно не ощущалась, будто ее и не было.

«Может, ее действительно уже нет? – мелькнула тяжелая, одуряющая, от которой сознание становится мутным и чужим, мысль. – Как же жить без ноги? Ничего себе – фрейлина на одной ноге!»

Вырубова знала, что такое больные ноги, – тринадцать лет назад она переболела брюшным тифом, тиф дал ей осложнение на ноги, вены на икрах вздулись, почернели, ступни сделались темными, отечными, несколько лет она передвигалась на костылях. Выходит, снова придется браться за костыли?

Она застонала. Хотя Вырубова продолжала цепляться за бортик бархатной скамейки, руки ее быстро слабели.

Раскуроченные вагоны не могли остановиться, волочились по железнодорожному полотну, давя, калеча людей, раздеваясь на ходу – обшивка слетала с них, как гнилая марля, поезд, угодивший в аварию, тащился по инерции, одолевая гибельное пространство, шипел, скрипел, бухал ударами.

– Ма-ама! – опять закричала Вырубова, не в силах больше сопротивляться, ее неодолимо затягивало в страшную дыру, в мороз, на рельсы.

В вагоне снова раздался гулкий удар, на него наполз вагон, волочившийся следом, придавил к тендеру паровоза, в боковой пролом полетел уголь – кучу черного, запорошенного снегом топлива вымело из угольного короба, плотным черным пологом накрыло кувыркающийся поезд и белую землю вокруг.

Паровоз неожиданно присел на задние колеса, по-звериному приподнял свою страшную, украшенную двуглавым орлом морду, осветил низкое недоброе небо огромной, словно бельевая корзина, фарой, загудел хрипло, отчаянно, люто и повалился набок, с грохотом вращая свои суставчатые колеса.