Царь-Север

«Господин NN является одной из самых неуязвимых мишеней в тире женихов, – остроумничал Леон-Хамелеон. – Почти все холостые олигархи побаиваются заводить серьёзные отношения с женщинами. Ведь не разберёшь, что прячется за милой внешностью коварных искусительниц – настоящая страсть или жажда наживы? Судя по всему, господин NN свято уверовал в последнее. К дамам у него отношение потребительское. Слава об альковных подвигах и валтасаровых пирах господина NN гремит по всей Москве и далеко за её пределами, – ведь российские богачи обожают развлекаться за границей. А уж по умению приводить иностранцев в ужас и восхищение мало кто может сравниться с господином NN. Невероятные заказы в ресторанах и покупки в бутиках, толпы русских красавиц в качестве эскорта, – в общем, все атрибуты чертовски красивой жизни. При этом от прессы наш NN скрывается. «О банкире люди узнают только на его похоронах, да и то если вверенный ему банк разорился», – приблизительно так считает NN, жестко пресекая все попытки прессы узнать побольше о нём лично. Впрочем, сам он благополучно пережил похороны своего банка в Москве. В узком мужском кругу NN любить повторять, что в семейных отношениях никакой нужды не испытывает и женится только лет в сорок. А поскольку NN пока 35, на подготовку решительной атаки у наших женщин время еще есть».

Эти статейки Егор Зимогор читал уже в курилке на одном из заполярных рудников. Статейки эти шли на самокрутки – в ту пору даже с куревом проблемы начались.

4

Плач-Гора – так в народе назывался один из рудников, куда он вкалывать пошёл, не желая больше в газете продавать свои «мозги и душу».

Будучи газетчиком, он раза два приезжал на рудник и спускался на «горизонты» разных уровней. В компании с каким-нибудь начальником-сопровождающим Егор часа по два, по три катался на «Утилифте» по участкам шахты, по длинным и высоким «горизонтам», выдолбленным в такой монументальной породе, в которую приходилось закладывать сверхмощные заряды взрывчатки – иначе бесполезно рвать. Вдоль монолитных стен – на километры – тунялись провода с гирляндами дневного освещения. Старая узкоколейка ржавела, присыпанная зернистой крошкой. И тут же, изгибом уходя в новый тоннель, сверкали совершенно новенькие рельсы, на которых стояли вагонетки с бетонными блоками. Каменные тёмные карманы попадались то справа, то слева. Подземная река сверкала сильным телом, зажатая подобием железного моста. Потом начальник останавливал машину и показывал Егору каморку шахтёров – скромную темницу, где стол да стулья. Преисполненный важности – вы, дескать, работаете тут, но и мы не семечки щёлкаем! – Зимогор задавал дежурные вопросы про житьё-бытьё и трудовые будни. Фотографировал проходчиков, мало надеясь на то, что снимки получатся годными для публикации; сумеречно было, а фотоаппарат не самый лучший. От беглого знакомство с этим рудником у Зимогора осталось довольно тягостное, душу давящее чувство: как тут люди годами горбатятся, без свежего воздуха – если не считать вентиляции – без солнечного света, без крошки звезды? И уж никогда бы Егор не подумал, что и его самого когда-нибудь судьба возьмёт за шкирку и затолкает в дырку – в этот вонючий забой. Из-за аммонита, перемешанного со свежей породой и другими подземными газами, тут порой воняет до тошноты и рвоты, особенно первое время, пока не принюхался, а точнее говоря – пока не отупел.

А принюхался Егор довольно скоро – сказалась крепкая натура. И очень скоро понял Зимогор, что его короткая экскурсия на рудник, бойким пером описанная в газетке, – «это одна сплошная порнография» по его же собственному выражению. «За такое верхоглядство и пижонство, – рассуждал он, уже находясь в самом глубоком забое, – за такие репортажи нужно руки выдёргивать щелкопёрам, прославляющим – или хающим – то, что им знакомо только по наслышке и то, что им открылось при свете фотовспышки!» Обладая вспыльчивым характером максималиста, Зимогор был уверен, что каждому, кто захотел бы написать про шахтёров, надо хотя бы часок-другой пролежать под завалом, не имея никакой надежды на спасение. Вот тогда, может быть, у щелкопёра появится моральное право говорить о «горизонтах», «клетях» и прочих премудростях, какими обставлена жизнь горняка, неспроста имеющего свой самобытный словарь; только уникальная работа обрастает своим словарём.

Именно этот словарь дал Зимогору новое имя – ГРОЗ; горнорабочий очистительного забоя.

Егор – уже давным-давно не ГРОЗ – ещё и сегодня судорожно вздрагивает, вспоминая то «весёлое» мгновенье, когда подземный ствол, сквозь вечные мерзлоты забурившийся на глубину до полутора километров, содрогнулся обвалом. Многотонная масса руды, как бронебойный снаряд, с грохотом, огнём и дымом пробила броню современной землеройной техники стоимостью в сотни тысяч долларов, и в темноте, в духоте под завалом оказалось два человека.

Обвал произошел в двадцать один пятнадцать.