Царь-Север

Антон Северьянович, отец художника, приехавший на юбилей, предложил, посмеиваясь в бороду:

– Сынок! А ты бы рассказал…

Дорогин осторожно потрогал левое ухо – раковина сверху обкусана морозом.

– Длинная история! – задумчиво ответил, глядя в камин.

За столом зашумели:

– А мы разве торопимся?

– Давай, брат, рассказывай, а то ходят по городу всякие байки…

– Да и в газетах тоже сочиняют…

– Даже так? – удивился Дорогин.

– А вы как думали? – вразнобой гомонили за хлебосольным столом. – Вы теперь на виду! «Жульёристы», как говорит Северьяныч, они теперь вас ни за что не оставят в покое! Будут плести небылицы. А мы хотим послушать, так сказать, из первых уст!

И тогда художник развеселился, вспоминая о миновавшей опасности. Картину вытащил из дальнего угла, где стояли полотна, нуждающиеся в доработке. На холсте был изображен кордон: тайга, снега, два домика, банька дымится у берега, и павлиньими перьями распушилось в небе полярное сияние.

2

…Кордон Ведьмачье Озеро – один из четырёх кордонов государственного заповедника Таймыранский. Когда и почему это живописное озерцо стало вдруг Ведьмачьим – история умалчивает. Ясно только, что оно ни к ведьмам, ни к русалкам никакого отношения не имело и не имеет. Северный берег Ведьмачьего, сложенный из древних коренных пород, резко поднимается к предгорьям хребта Бырранга, с которого струятся в озеро бесчисленные реки и речушки. А на южном берегу – пологом, заросшем тайгою – встречаются большие колоритные поляны, особо привлекательные в пору короткого полярного лета. Вот на одной из таких полян – поближе к воде – лет, наверное, пятьдесят назад был обустроен кордон. Летом здесь бывает народ «с материка»: высоколобые дяди и очкастые тёти на вездеходах приезжают отслеживать занесённых в Красную книгу снежных баранов, белохвостых орлов, краснозобых казарок; изучают состояние горно-субарктической экосистемы и занимаются какими-то другими научными делами.

А зимою тут глухо – как в танке. И вот эта вселенская глушь – всех других маленько пугающая с непривычки – почему-то особенно нравилась Медвежакину, егерю, хозяину кордона.

Был предутренний час, когда егерь вышел на крыльцо. Постоял, послушал, как «звезда с звездою говорит» в промороженном небе.

Тайга, снега в округе – всё дремало. Полярную темень, нависающую над кордоном, словно бы серебряные лапы раздвигали – мощные лампы дневного освещения. Свет озарял два домика, старую баню – поставлена поближе к озеру. Гараж – для двух «Буранов». Дровяник, прикрытый «пуховым одеялом». Снегу в тот год наворотило – через край. В конце декабря Медвежакину во дворе пришлось пробивать длинные окопы и траншеи, над которыми мороз то и дело постреливал. «Живём, как на войне!» – шутил Медвежакин. А шутил он довольно редко. Житьё на кордоне – дело серьёзное. Вот и теперь, после вчерашней тревожной ночи, не сильно-то развеселишься.

Вчера, около трёх с половиной часов, на кордон пожаловали гости: знакомый охотник Егор Зимогор и второй, незнакомый «питерский турист», вроде как художник, приехавший в тундру помалевать картинки и попавший в такой переплёт, что не сегодня-завтра может потерять и руки, и ноги – обморозился до черноты.

Медвежакин сходил за дровами. Печь затопил.

* * *

С утра в избе у егеря собрались проводить совещание. Консилиум, можно сказать. Медвежакин – не выспавшийся, мрачный – восседал во главе стола. Это был высокорослый, необыкновенно крепкий детина. Былинный силач. Гвозди в дерево, как в масло, вдавливал пальцами; был у него такой весёлый фокус, который он только во хмелю порою демонстрировал, а так, на трезвую голову, – солидный, обстоятельный хозяин. Зовут – Иван Григорьевич, по паспорту. Или просто – Григорич. А по жизни за ним закрепилось прозвище – Героич. И дело тут не в в нём самом, не в этом егере, хотя и он потянет на героя. Дело – в отце Медвежакина, который во время Великой Отечественной был представлен к званию Героя Советского Союза, а потом вместо золотой звезды был награжден «полярною звездой». Десять лет герой пыхтел на Крайнем Севере: история, увы, весьма типичная для тех времен. Будучи лейтенантом, Григорий Медвежакин совершил геройский поступок, но оказался в плену, а советский офицер в плен не сдаётся – пулю закатывает в лоб себе. В лагерях Григорий Григорьевич стал Героем Героевичем. Ну, а потом и сына – Ивана – тоже наградили геройским званием.

Хозяин кордона пошевелился во главе стола – табуретка под ним заныла. Приподнимая могучий кулак Медвежакин приглушённо покашлял – огонь керосиновой лампы, стоящей неподалёку, затрепетал, как будто испугано заморгал карим глазом. (На кордоне был генератор, но егерь не хотел врубать с утра пораньше – затарахтит, разбудит больного Тиморея).

– Мужики! – глядя исподлобья, пробасил Медвежакин. – Ну, что? Давайте думать. Время не ждёт.

– А что тут думать? Надо пилить! – решительно заявил Зимогор, в глазах у которого засверкали две керосиновых лампочки.

– Тише ты… Разбудишь… – предупредил Медвежакин, степенно покосившись на закрытую филёнчатую дверь.