Царь-Север

Помолчали. Послушали метельную разноголосицу. И Тимоха чуткою своей душой художника вдруг почувствовал, что можно – именно сейчас только и можно – задать Егору один щекотливый вопрос.

– Слушай, а чего они в тебя вцепились?

– Кто? – Зимогор молниеносно глянул на него. Сообразил. – А! Натрещала все-таки Анжела? Дура.

– В вашем городе – хуже, чем в любой деревне. На одном конце чихнут, а на другом ответят «Будь здоров!» Так что Анжела ни при чем…

– Скажи кому другому! – Зимогор закурил, задумчиво глядя на Цветок Светлотая, чарующим светом озарявший избу. Егору было приятно, что художник «открылся» перед ним, достал из-за пазухи волшебный цветок. Приглаживая бороду, охотник вслух подумал: – Я тоже открыться могу…

– Что? – не понял Тимоха.

– Я говорю, что на вопрос на твой, турист, я могу ответить, знаешь, как? Расскажу историю одну. Мы ведь не торопимся?

Дорогин посмотрел на потолок.

– Над нами вроде не каплет.

– Ну вот, послушай. Дело было в тайге. В Саянах. На берегу стояла партия геологов. Осень была, полевые работы закончились. Мужики сидели у костра, курили, травили анекдоты, в шахматы играли. А надо сказать, что у них, у геологов, был свой Шахматный король. Звали его… – Егор засомневался, говорить или нет. – Звали его – Плацуха. Гордый был. С гонором. И была у него – как теперь сказали бы – предпринимательская жилка. Это сегодня запросто в России шило на мыло меняют и называют спекуляцию высокопарным словом «бизнес». А тогда это было в диковинку. Даже стыдно было заниматься чем-то подобным. А Плацуха не стыдился. Он спорил с мужиками на партию в шахматы. Спорил – и неизменно выигрывал. Почти все геологи знали, что Плацуха – Шахматный король. И всё равно попадались на удочку. Думали, наверно, так: «Ладно, я вчера продулся, так, может быть, сегодня повезет!». Мужики были тёртые, а всё равно попадались. А что уж говорить о молодых парнях, о студентах, приехавших на полевую практику? Плацуха с ними разделывался, как волк с ягнятами. Однако же, и на Плацуху бывает проруха. Как-то прилетел в тайгу студент. С виду – неказистый. Серый. Как воробышек. Его и звали – Серый. В смысле – Сергей. Но когда тот серый воробышек сел за шахматы – очень скоро склевал все фигуры на доске у Плацухи. Что тут началось! Кричали женщины «Ура!» и в воздух чепчики бросали. Мужики загудели, как трансформаторы. Кто рыбу ловил – побросали удочки на берегу. Грибники из тайги подтянулись. Всем захотелось смотреть на «битву титанов» – как выразился начальник партии. А у Плацухи был закон – играть три раза. Чтобы, значит, победителя выявить. И все три раза он проиграл! С позором! Он побледнел. Он чуть не заревел. Голову вот так руками обхватил, сидит, качается от горя. И рычит, как зверюга. И зубами скоргочет. Кто-то стал злорадствовать над ним, а кто-то утешал по-человечески. Игра, мол, есть игра. С кем не бывает? Не корову проиграл. А Плацуха сидел – точно каменный. А потом пошел в палатку. Взял охотничий нож, возвратился и – представь себе – взял да парню тому нож засадил между лопаток. По самую рукоятку!

Зимогор поднялся. Закурил. Руки за спину спрятал. Прошелся по избе. Бревно погладил.

Долго молчали.

– Ну и что? – спросил Тиморей, потрясенный рассказом. – Посадили?

– Посадили. А толку-то? Парня всё равно не воскресишь. А козла того – не исправишь… – Егор заговорил с напором, со злинкой. Историю он рассказывал негромко, спокойно. А тут – завелся. Присел к столу. Поднялся. Опять покружил по избе и воскликнул в сердцах: – Вот так-то, дорогой турист! Ты спрашиваешь, «почему они вцепились в меня?» А потому и вцепились, что один из них – Плацуха.

Художник вскинул кисточки бровей.

– Как? Тот самый? Шахматный король?

– Брат его, – уже нехотя сказал Зимогор. – Младший. Но, судя по всему, недалеко ушёл от старшего козла…

– Со мной летел какой-то, – вспомнил Дорогин. – Один мужик назвал его Плацухой… Шустрый такой. Молодой, но ранний.

Егор прищурился. Некстати подмигнул.

– Вынюхивают. Суки. Только зря они со мной связались. Во! Видишь таракана? – неожиданно спросил, глядя на стол.

Изба хорошенько прогрелась, сухие стены стали – как лакированные. И появились откуда-то два прусака, «гусарскими» усами зашевелили, бегая по столу.

Тиморей, присматриваясь, удивился:

– Странные какие-то… не рыжие.

– Что? Золотые.

– Ну. Хоть в ломбард сдавай.

Папироса погасла. Егор хотел прикурить, но отмахнулся от самого себя – потом, дескать, покуришь.

– Я не теряю мысль. Я говорю, что зря они со мной связались… Ты не помнишь, у Маяковского есть такие стихи: «Все мы немножко лошади»? Помнишь, да? Перефразируя классика, можно сказать: «все мы немножко тараканы». Ну, может, не все… Я про себя говорю.

– Куда ты клонишь?

– Если таракану отвернуть башку, он ещё дней десять будет жить.

– Да иди ты!