Царь-Север

Впереди замаячила горка. Теряя хорошую скорость, «Буран» пополз, надсадно рокоча и пробуксовывая – спресованный снег лаптями полетел из-под ремней вариатора.

Дорогин соскочил с прицепа и не без удовольствия пошёл – сырые ноги подмерзали в унтах. Поднявшись на пригорок, они остановились. Порыскав глазами по сторонам, Тиморей уныло вопросил:

– Ну и где она, твоя изба?

– Теперь уж рядом! – не моргнувши глазом, соврал Егор. – Ну, как ты?

– Бывало и получше.

– Скоро приедем, турист!

Дорогин поморщился, ощущая сладковато зудящую боль в ногах.

– Такое ощущение, что кончики пальцев начинают превращаться в сосульки.

– Терпи, уже немного остается.

Перед началом этого похода Зимогор дал ему тёплое водолазное белье из верблюжьей шерсти. И вот сейчас Дорогин почувствовал себя водолазом, бредущим по дну: заледенелые унты с каждым шагом тяжелели, свинцом наливались. И так же, как водолаз, он испытывал давление окружающей среды: от нехватки кислорода по вискам постукивали молоточки, в ушах позванивало, огненные круги перед глазами проплывали косяками красноперой какой-то рыбешки.

– Стой! – неожиданно закричал он, упав на снег.

Егор подошел. Постоял над ним.

– Ну, начинается! – пробормотал, нервно подмигивая. – Ты что? Совсем расклеился?

– Бери топор! – Дорогин хохотнул. – Руби!

– Чего? Кого?

– Голову! Кого же ещё?

Зимогор посмотрел на унты. Догадался.

– А я уж думал, ты совсем уже…

– Ага! Не дождешься.

Зимогор, нарочито поплевавши на ладошки, взял топор. Если бы в эту минуту кто-то посмотрел на них со стороны, действительно мог бы подумать: злодей-охотник надумал зарубить «несчастного туриста», хуже горькой редьки надоевшего ему.

– Не дрыгайся, – предупредил Егор. – А то промахнусь…

– А я боюсь щекотки! Как не дрыгаться?

Осторожно вскидывая и опуская топор, в звёздном свете хищновато мерцающий лезвием, охотник обрубил ледяные наросты на унтах Дорогина. Лежать на спине с задранными ногами, да ещё когда сверху маячит топор, из-под которого сыплются ледяные острые щепки – мало приятного.

– Ты гляди, и правда не промахнись, – зубоскалил художник, – а то попадешь между ног! А у меня девчонка в Питере…

– Вот и сидел бы в Питере своем.

– Что, одному тебе сейчас было бы лучше?

– Ты даже не можешь представить себе – насколько лучше.

– Ну, и нахал же ты, парень.

– От нахала слышу.

– Долго ехать-то ещё?

– Да вон изба, уже маячит… Ну, поднимайся.

Воздух ещё заметней потеплел, понежнел. Снег – недавно жесткий – серым пластилином мялся под рукой. Вставая, машинально слепив снежок, Тимоха запустил его в потёмки. Снежок попал на тонкую ледышку – коротко и звонко лопнула где-то в кустах.

Егор так быстро карабин схватил – художник даже глазом не успел моргнуть.

– Ложись! – негромко приказал охотник, пригибаясь и заходя за прицеп.

Дорогин засмеялся.

– Ты как пуганая ворона. Это я снежок зафинтилил…

Сердито сплюнув, Зимогор заметил:

– Тебе не в тундру надо было ехать. В детский сад.

Тиморей – после того как лёд обрубили – повеселел от непривычной легкости в ногах.

Шагая, он приподнимал унты чуть выше обычного и даже каблуком пристукивал – как будто выкаблучивался во время строевой подготовки на солдатском плацу. Но этой бравады и лёгкости хватило ненадолго. Унты опять ужасно потяжелели. Как ни старался он обходить тёмные промоины, разжульканные, раздавленные «Бураном» и прицепом, всё равно в сырую кашу попадал. Ноги скользили. Лохматые унты, похожие на диких кабанов, хрюкали и чавкали в мокром корыте очередной колдобины. Дорогин торопливо выгребался на сухое, но поздно – с каждый шагом на подметках нарастало. Слой за слоем – как сало, мохнатое щетиной лиственничных иголок.

И опять он падал на снеговьё. Тяжело дыша, покорно ждал «палача с топором». Зимогор, которому это занятие стало надоедать, ворчал, угрюмился и вполне серьёзно уже смахивал на мастера заплечных дел, особенно когда на голову натягивал башлык – по привычке укрывался от ветра. Башлык, красноватый в свете фары снегохода, казался колпаком палача.

Егору, привыкшему рубить деревья и колоть дрова, трудно было рассчитать силу удара. Подошвы на унтах потрескивали, изрубленные вдоль и поперек.

Дорогин отшучивался:

– Заодно и ногти подстриги, а то всё некогда… – Он встал. Огляделся. – А какого черта я иду?

– А я тебе сразу сказал, это не просто.

– Я о другом… – Тимоха показал рукою на промоины, где колыхалась тёмная вода с поплавками дрожащих звёзд. – Может, лучше плыть? Где брассом, где кролем…Что за погодка? Крайний Север называется! В Питере, наверно, и то холодней.

– Сам удивляюсь. Никогда такого не было.

– Старожилы не помнят? – усмехнулся художник.

Охотник шмыгнул носом.

– Южный ветер балует. Боюсь, что не к добру…

– Ты же говорил, что боишься только прозрачного льда?

– Турист! Ну, и язва же ты!

– Лучше язва, чем геморрой.

Так – с прибаутками и зубоскальством – легче было двигаться.