— Они говорят о своем диагнозе. И с ним я бы до сих пор лежала на вязках и глотала галик. Кстати, — Раиса как всегда легко перескочила на другое, — что-то у меня совсем ничего не получается. Еще недавно я и писала, и рисовала, и музыку сочиняла, и вертела фуэте! Сейчас же обрюзгла, что ни строчка — то отрыжка мною написанного, или того хуже — отрыжка написанного другими, иными словами, постмодернизм! За кисть браться не хочется — лубок и китч. Про музыку вообще молчу. Это может быть побочным эффектом лечения? Или я достигла потолка? Ведь когда-то все было по-другому!
— А ты не фиксируйся на этом! Ты еще напишешь великий роман и сочинишь прекрасную симфонию, но сперва нужно собрать тебя заново. Как только мы склеим твою идентичность, ты начнешь творить с новой силой!
— Откуда ж вам знать? Даже я этого не знаю.
— И я не знаю, — энергично согласился Капралов, — я верю, что куда важнее! И ты должна верить! Ты еще всем покажешь! Просто сейчас кое-кто распыляет твой потенциал!
— Вы думаете? А что если на самом деле это я не даю кое-кому развиваться? Вы уверены, что причина не во мне?
— Уверен! Ведь это твое тело! Если они хотят в нем жить, то должны стать частью тебя. Конечно, очень удобно — мы сами по себе, но получаем дивиденды, а о теле пусть заботится кто-то еще.
— А вдруг само мое тело требует нового содержания?
— Какая ерунда! Либеральные заблуждения в психиатрии неуместны! Чего такого может требовать тело? Они тебя обворовывают, превращают твои способности в свои потребности! Мы просто заберем у них то, что принадлежит тебе по праву.
— Но мне порой кажется, что я начинаю к ним привыкать, уже нет такого дискомфорта. Иногда с ними даже бывает интересно. Может, все само образуется?
Капралов лукаво прищурился, покачал головой и погладил несуществующую бородку.
— Милая, у тебя Стокгольмский синдром! — вкручивая каждое слово, назидательно выговорил он. — Ни в коем случае нельзя становиться их заложницей! Конечно, они будут требовать уважения, давить на жалость, искушать, обещать заботиться о тебе, даже говорить о правах и гуманности, но никогда, никогда ты не должна забывать, кто здесь главный и что все они лишь фикция, иллюзия, созданная тобою самой как защита от травмы! Ты, ты превыше всего!
— Ну, естественно! — всплеснула руками Раиса. — Я, я! Вы только не нервничайте, я не спорю. Я сама говорила, что ради цели нужно чем-то жертвовать. Помните? Вот пришло и мое время…
Капралов оглянулся по сторонам. В душном фойе они все так же были одни. Глубоко вдохнув и утерев лоб ладонью, он почувствовал, что по бокам течет пот из-под мышек. Он так и не научился беспристрастно рассуждать о судьбе Раисы. Он снял пиджак.
— Вы сказали, что придумали, как найти пупсика. Это правда?
— Не совсем. Я сказал, что у меня появились идеи.
— Какие? Думаете, теперь мы его найдем?
Двери зала распахнулись, и фойе загудело голосами выходящих на кофе-брейк психиатров.
— Я тут собирался прогуляться, — сказал Капралов, запихивая выбившуюся рубашку обратно в штаны. — Составишь компанию?
Они вышли на Рождественский бульвар, и их обожгло полуденное июньское солнце. Как можно со ста пятидесяти миллионов километров так точно целиться в макушку, мелькнуло в голове у психиатра.
— Буду говорить начистоту. — Он поддел носком туфли банку из-под пива и отшвырнул ее на обочину. — Я надеялся, что это какая-то шутка и что они признаются, но не сработало. Вот если бы ты поговорила с ними, мы бы восстановили тот вечер и поняли, кто говорит неправду.
— Еще останется узнать, где пупсик.
— Это само собой.
— Короче, помощь утопающим — дело рук самих утопающих, да? Только что вы их называли иллюзией, а теперь хотите, чтобы я вступила с ней в переговоры. И кто из нас после этого сумасшедший?
— Раиса! Я никогда не говорил, что ты сумасшедшая! И ты не сумасшедшая! Это несправедливо.
— Неважно. Получается, что они все-таки нужны?
— Если б не они, то и пупсика некому было бы взять.
— Разумеется, ведь это наверняка сделал кто-то из них! Чтобы мне досадить!
Капралов окинул ее удивленным взглядом.
— Сарказм это хорошо, — сказал он без выражения, — значит, организм борется. Продолжай в том же духе.
Они молча прошли сотню метров. Горячий воздух прилипал к лицу и таял соленым потом. На Петровке Капралов остановился на светофоре, однако Раиса, не глядя на красный сигнал, шла вперед. Он попытался ухватить ее за сарафан, но не успел. Справа несся огромный американский джип. Она растерянно остановилась, потом заметалась, попыталась повернуть назад, но было ясно, что уже не успеет.
— Раиса, вперед! — завопил Капралов и схватился за голову.
— Раиса, вперед! — заламывая руки, закричала пожилая женщина рядом, и их крик подхватили двое тинейджеров: — Ра-и-с-с-а! Ра-и-с-с-а!
Она бросилась на другую сторону. В последний момент джип с оглушительным воем пронесся мимо в сторону Кремля.
У памятника Высоцкому Капралов, глядя на свои трясущиеся ладони, вскричал испуганным фальцетом:
— Я чуть тебя не потерял! Как ты могла?!
Раиса виновато улыбнулась и слегка его приобняла. Чувство вины у нее выходило лучше всего.