Царь Дмитрий - самозванец

Первый пир из-за долгой церемонии венчаний назначили на следующий день, но и он начался с некоторой задержкой — мы с Димитрием по нашей доброй традиции так славно парились в бане, что и о времени забыли. Пир же начался с маленького недоразумения, обычного для пиров царских, — со спора из-за мест. Вот только начали его не бояре наши, а послы польские. Им был выделено место за общим столом, но в почетной близости к царю, всего в десяти саженях, они же рвались за царский стол, заносчиво напоминая, что во время обручения Марины дьяк Власьев сидел рядом с королем польским, а я — в двух саженях. Власьев вполне резонно заметил, что король не мог поступить иначе, в моем лице он выражал уважение царствующему русскому дому, а сам дьяк первенствовал среди других приглашенных к столу послов — Римского Папы и германского императора. У нас же нет обычая приглашать послов за стол царский, а паны Олесницкий с Гонсев-ским всего лишь простые шляхтичи и... Тут паны совсем взбеленились, так что пришлось Димитрию вмешаться.

— Не нравится, пусть дома сидят! — разрешил он спор с царственной простотой.

Раздосадованные послы, кликнув свою свиту, стали пробираться к выходу из Золотой палаты под улюлюканье бояр и всего царского двора. Лишь воевода Мнишек метался по залу, не зная, к какой стороне пристать. Решил было остаться, но вскоре покинул пир, сославшись одновременно на перепой и подагру, даже и в этом не сумев определиться с достойным поводом.

Так, весело начавшись, пир свадебный потек с привычным русским веселием, с чередой обильных закусок и частыми здравицами, с благопристойными сползаниями под стол от усталости и непременной дракой в конце. Сцепились князь Лыков с князем Дмитрием Пожарским, у них был давний спор из-за какой-то деревеньки. Пожарский — наш корень! — выскочку Лыкова, к тому же романовского прихвостня, побил, к немалому моему удовольствию.

Осадив послов польских, Димитрий тут же пошел на мировую. Он вообще не помнил зла сотворенного, поэтому уже на следующее утро пригласил их на царскую охоту. Тут поляки отошли сердцем, да и кто устоял бы против такого обилия кабанов, лосей, косуль, которых услужливые егеря выгоняли под выстрелы кровожадных панов. Но и Димитрий не преминул лихость свою показать. К неудовольствию бояр, он сам вскакивал в седло и бросался преследовать легконогую косулю, а под конец ловко заколол кинжалом затравленного медведя.

В ночь же после охоты Димитрий с Мариной устроили еще один пир, в польском стиле и в основном для поляков, из наших были только мы с дьяком Власьевым да ближние бояре — Петр Басманов, Иван Романов и князь Мосальский. Послам польским была сделана маленькая уступка, усадили их за отдельный стол, установленный всего в двух саженях от царского, так что во время пира они могли свободно переговариваться.

Димитрий был чрезвычайно весел, много шутил и даже пресмешно изображал в лицах разных людей, и бояр наших, и самого короля Сигизмунда — сей надутый святоша получился у него лучше всех. Я, с трудом удерживая смех, все же качал укоризненно головой — негоже императору великому и государю православному лицедействовать на потеху холопам! В остальном же пир меня скорее утомил, закладывало уши от громкой музыки, и в глазах рябило от беспрерывных танцев. Димитрий же распалялся все сильнее.

— Непременно введу на Руси новый обычай пиров, — кричал он мне, превозмогая шум, — чтобы с музыкой и танцами приличными, и прикажу боярам, чтобы под страхом опалы являлись на те пиры с женами и дочерьми и чтоб обязательно танцевали — пусть растрясут жирок-то!

Я в страхе огляделся вокруг — не дай Бог, кто услышит и боярам донесет. То-то шуму будет! А еще хуже, если до женщин дойдет. Жен-то боярских и воловьей упряжкой с места не сдвинешь, а вот дочери боярские встрепенутся, никакого житья от них, вертихвосток, не будет!

Тут я увидел, как Марина, раскрасневшаяся сверх меры, кружится в танце с послом Олесницким. «Не такие примеры должна являть царица православная!» — возмутился я в душе.

Димитрий взгляд мой перехватил и тоже нахмурился, но на свое.

— Эй, ты,—крикнул он сам, презрев обычай,—сними шляпу!

Тут и дьяк Власьев вспомнил службу свою, выступил вперед, пояснил веско:

— Уважай обычай, сам сними! А то снимем мы вместе с головой!

Конечно, не в эту минуту Димитрий решил показать послам польским силу нашу военную, игры ратные были загодя намечены. Большая часть пушек была уже под Ельцом, так что Димитрий приказал снять все пушки со стен Кремля, Китай-города и Белого города и свезти их на поле под Котлами близ Москвы, туда же приволокли и штуковину, которую народ «адом» прозвал. Так сложилась огненная мощь, доселе невиданная на одном поле. А уж как начали пушки палить, состязаясь в скорости и точности, так у меня уши заложило. Лишь какой-то странный звон доносился, как потом оказалось, это колокола московских храмов сами собой звонить принялись.