Царь Дмитрий - самозванец

«И когда ты только заговор успел составить? — обратился я мысленно к князю Шуйскому. — Ведь, казалось, все дни от Димитрия не отходил, все на глаза ему лез с угодливостью своей и веселился, и пировал. И как ты только посмел умыслить такое злодейство? Ведь только добро ты от Димитрия видел, он тебя и от казни спас, и честил тебя, и жаловал, и невесту подарил. Ты у него тысяцким на свадьбе был, ты чару за здоровье молодых поднимал и возвещал им многие лета. А как ты к Марине перед венчанием на царство обращался, падая ей в ноги и лобызая ее сапожки. Напомнить? «Наияснейшая Великая Государыня, Цесарева Мария Юриевна! Волею Божией и непобедимого Самодержца, Цесаря и Великого Князя Всея Руси, ты избрана быть его супругой, вступи же на свой Цесарский мае-

стат и властвуй вместе с Государем над нами!» Ишь, какие словеса заворачивал, а теперь чего умыслил? Креста на тебе нет!»

Как бы откликаясь на слова мои, Шуйский выхватил откуда-то большой крест и, потрясая им, что-то закричал, вероятно, подбадривая и подгоняя своих клевретов. При их приближении к дворцу на втором этаже распахнулось окошко, оттуда вылетело тело в дьяческом одеянии и шмякнулось на мостовую. Заговорщики гневно замахали руками. Если кто и сохранял спокойствие, так это немцы-охранники, быть может, они из-за недостатка воображения и русского опыта не представляли, что дальше произойдет. Неожиданно распахнулась дверь и на крыльце, третий раз за утро, появился Петр Басманов и принялся что-то выговаривать заговорщикам, те ему что-то отвечали, все больше напирая и поднимаясь вверх по ступеням. Вдруг блеснул солнечный зайчик и юркнул в тело боярина. Басманов исчез за спинами нападавших, охранники как стояли, так и остались стоять, пригвожденные к стене, заговорщики ворвались в распахнутые двери.

Я остался у окна, не имея сил отойти прочь и ожидая неведомо чего. Дождался. На боковой стене дворца, видной мне, но скрытой от немногих оставшихся на площади заговорщиков, распахнулось окошко, из него выпрыгнул невысокий, но крепкий и ладный человек, блеснуло золотое шитье кафтана, я возликовал — Димитрий! Но что такое, почему он не встает? Видно, упал неловко, высота-то изрядная, да и прыгал он так, как будто хотел улететь как можно дальше, вместо того чтобы, повиснув на руках, мягко опуститься на землю. В подтверждение мыслей моих из окошка вылезла маленькая черная фигурка и с обезьяньей ловкостью стала спускаться по стене — любимый арапчонок Марины. Но вот Димитрий, слава Богу, поднялся и, приволакивая правую ногу и поддерживая левой рукой правую, запрыгал куда-то в сторону. Оказалось, что к стрельцам, которые стояли неподалеку на посту и без приказа не смели двинуться с места. Заметив же царя или услышав его призывный крик, они устремились к нему, подхватили на руки и понесли прочь от дворца. Но и заговорщики не дремали, те из них, кто оставался на площади, побежали за беглецами и

вынудили их остановиться, а потом подоспели и основные силы во главе с Василием Шуйским. Остановились стрельцы с Димитрием — вот гримаса Судьбы! — у полуразрушенного дворца царя Бориса. Сзадц был высокий забор, перед ними — озлобленные преследователи, силы были неравны: на десяток стрельцов приходилось больше сотни заговорщиков, исход битвы предрешен. Но стрельцы стояли твердо, выставив вперед свои бердыши, и возникла непонятная мне заминка, как будто велись какие-то переговоры. «И эти предадут!» — с грустью подумал я. Вдруг раздался залп из пищалей, потом еще один, и над тем местом, где стояли стрельцы, замелькали сабли. Но вот все стихло, толпа расступилась, и два злодея под радостное улюлюканье остальных повлекли за веревки, привязанные к ногам, изуродованное тело. Я видел лишь короткую нижнюю рубашку, залитую кровью, да лицо размозженное о камни. У забора остались неподвижные, окровавленные тела стрельцов, да два разбойника вцепились в шитый золотом кафтан и тянули его, каждый к себе.

Я тупо наблюдал за происходящим. Заговорщики отправились к Вознесенскому монастырю и долго стояли возле него, наконец, из ворот вышла монахиня, в которой я по гордой поступи сразу признал царицу Марию. Заговорщики приступали к ней с какими-то расспросами, но она постояла безучастно над распростертым у ее ног телом, повернулась и скрылась за воротами монастыря. Тело поволокли через весь Кремль к Фроловским воротам. Вот они поравнялись с моими окнами, я внимательно всмотрелся в изуродованные останки. В сердце ничего не дрогнуло.

«Это не Димитрий», — отстраненно подумал я.

В тот день сердцу моему нельзя было доверять, оно омертвело, ссохлось, коркой непробиваемой покрылось, оттого при открытии своем я не испытал ни облегчения, ни радости.

Но тогда я этого не знал и только поражался своей твердости и выдержке, весь тот день я был холоден и рассудителен,